Так проходило то памятное собрание. Выступали многие. Некоторые докричались до хрипоты. Мне еще раз пришлось говорить, объясняя цели Советской власти. Два раза голосовали. И все-таки приняли правильное решение: поддерживая рабоче-крестьянское правительство и все его декреты, выполнять приказы революционного комитета армии, делать все для сохранения авиагруппы, ее боеготовности и самолетов, считать преступлением перед Отечеством, народом и революцией позорное бегство из действующей армии…
Уже стемнело, когда люди, громко разговаривая, стали расходиться с собрания. Несколько солдат направились к дежурным самолетам — закатить их на ночь в ангары.
Я шел вместе с начальником штаба Афанасьевым, Крживицким и штабс-капитаном Семеновым. Разговор вели деловой: должны прибыть две цистерны бензина, надо выставить около них пост.
— Господин Спатарель! — вдруг послышалось сбоку. — Вас можно на минутку?
Я вгляделся в темноту. На обочине дороги, ведущей к аэродрому, стоял Шебалин. На собрании он так и не сказал ни слова. Пошел к нему. Крживицкий крикнул мне вслед:
— Товарищ председатель комитета! Я вас подожду…
— Не надо, — отозвался я.
С минуту мы шли с Шебалиным молча. Я невольно подумал, как трудно сейчас этому человеку, обычно грубому с нижними чинами, полному дворянской спеси. И еще: как далек он от Крутеня, у которого долгое время был заместителем, — в бой особенно не рвался, к людям относился с подчеркнутым барством.
— Господин подпоручик! — резко повернулся Шебалин. — Возможно, я не полностью осведомлен, тогда заранее прошу прощения… Не слишком ли вы стараетесь для комитетчиков? Вы — боевой офицер, были всегда на хорошем счету… Вы, разумеется, понимаете, что вся эта шайка во главе с Лениным продержится от силы… месяц — два… Это же временщики! — Он умолк, потом отрывисто спросил: — Вы отдаете себе отчет, о чем я спрашиваю как командир авиагруппы?
Он говорил нервно, взвинченным голосом. И во мне начинала подниматься злость.
— Ясен вопрос, — ответил я. — Во-первых, кто такой Ленин, мне лучше знать, чем вам. Не трогайте это имя, господин бывший штабс-капитан… — С нескрываемым удовольствием подчеркнул я слово «бывший». — Во-вторых, временщиками были правители вроде Керенского. И пожалуй, те, кто сидел на шее у народа еще раньше… А вам советую взять себя в руки и выполнять воинский долг. Комитет окажет вам в этом полную поддержку…
Мне показалось, Шебалин заскрежетал зубами. Он быстро оглянулся. Мы шли последними, отстав от всех.
— Военно-полевой… суд… тебя… повесит! — с бешенством проговорил он, расставляя слова. И добавил с угрозой: — Мы… еще встретимся…
Внезапно я заметил, что он сунул в карман правую руку. Может быть, там у него пистолет? Я выше Шебалина ростом. И наверное, сильнее. Решил придвинуться к штабс-капитану, чтобы, в случае чего, сразу схватить его за руку…
— Товарищ председатель комитета! — раздалось впереди. Темень сгустилась, но по голосу я узнал Крживицкого. — Мы с товарищами ждем вас, а вы чего-то задерживаетесь.
— Иду! — откликнулся я.
Шебалин, не сказав ни слова, свернул в сторону и скрылся в темноте. Ночью он — второй после Крутеня командир авиагруппы — сбежал.
В ближайшие дни как волной смыло всех бездельников — летнабов и еще нескольких офицеров. Но большая часть летчиков осталась. Например, у нас, в 7-м отряде, дезертировал лишь прапорщик Фомин. Исчезло еще несколько солдат одиночек. Среди них — единственный из сибиряков — механик, старший унтер-офицер Зубок, юркий, низкорослый человечек с бегающими глазками.
Вскоре ревком приказал нашей авиагруппе перебазироваться подальше от линии фронта — в Киев. Даже в такой сложной обстановке, когда каждый железнодорожный вагон брался буквально с боем, нам выделили специальный эшелон. Большую роль в сохранении личного состава отрядов, запчастей и самолетов сыграли бывшие офицеры: Семенов, Афанасьев, Никольский.
В те трудные дни мне впервые посчастливилось узнать, какой энергией заряжаются люди, когда считают дело своим, кровным, чувствуют личную ответственность за судьбу революции. Одесский слесарь Крживицкий, члены отрядного комитета Аболин, Дмитриев, латыши братья Спрукст, шофер Рогалев — эти солдаты-большевики повели за собой всех.
Настал час — паровоз дал долгий гудок, и эшелон тронулся в дальний путь. Мы везли пятнадцать новеньких самолетов-истребителей, много авиационных запчастей и боеприпасов, денежный ящик, все штабные документы. И главное — людей, боевое ядро славной авиагруппы Крутеня, которые начали путь верного служения Октябрьской революции.