«Можно только удивляться быстроте появления красных истребителей при бомбардировке белыми «хэвилендами» сводного корпуса Жлобы…»
Действительно, наши товарищи из 3-го и 13-го авиаотрядов очень спешили: видя, что творится на земле, они старались поспеть везде…
Командование корпуса потеряло управление войсками. Части самостоятельно прорывались сквозь белогвардейские заслоны. Люди гибли и попадали в плен к врангелевцам. Наступление нашей армии было сорвано.
Вот как оценивал случившееся Иван Ульянович Павлов, который вскоре после описанных событий возглавил Центральную авиагруппу, начавшую борьбу с врангелевской конницей:
«…Генерал Ткачев был серьезным и сильным противником и выделялся из авиационной среды белых, где бездельничало немало авиаторов-трусов. Ткачев был, кроме того, сам хорошим летчиком… Нередко он являлся инициатором новых форм оперативно-тактического использования белой авиации… Как известно, генерал Ткачев обеспечил большую тактическую удачу белой авиации, вследствие чего кавкорпус товарища Жлобы понес крупные потери».
Сейчас, много лет спустя, оценивая те печальные события, невольно вспоминаешь о неоднократных предупреждениях, которые делал начальник авиации 13-й армии Владимир Иванович Коровин. Задолго до начала боевых действий под Перекопом, до трагедии с нашим кавкорпусом, он просил и требовал: «Усильте авиаотряды на врангелевском фронте! Ткачев, обладающий превосходством в воздухе, представляет большую опасность!»
Вот что на это тогда ответили:
«Вследствие рапорта Коровина от 21 мая за № 390… сообщите ему: Центр работает не в силу истерических выкрикиваний на фронте недисциплинированных начавиармов, а руководствуясь как необходимостью, так и возможностью… и призовите тов. Коровина к порядку».
Но правда оказалась на стороне Коровина. И всегда будут правы те армейские коммунисты, которые интересы дела ставят выше личных взаимоотношений с вышестоящим начальством.
Сменив после отлета из Аскании-Нова несколько аэродромов, мы остановились наконец в Бериславе. Небо хмурилось кучевыми облаками, часто гремели раскаты грома. Так и запомнились мне тревожные дни отступления: жестокие бои в Приднепровье и оглушительные грозы.
Вот один из тех дней. Снова как наяву вижу: ползет с юга, со стороны моря, зловещая туча. Охватила полнеба щупальцами молний. Дохнул сырой, порывистый ветер, вздыбил на Днепре свинцовые волны.
Трепещет на ветру кумачовое Знамя. Строй летчиков и мотористов вытянулся перед двумя самолетами. Это все, что у нас осталось после непрерывных, напряженных боев. Да и их нужно ремонтировать.
По правилам, нас должны отвести в тыл на доукомплектование и отдых. Но разве можно в такой трудный час бросить своих? Нет, мы останемся на фронте. Будем вести хотя бы разведку.
Я сказал людям об этом. Теперь говорит комиссар. Лицо у него серое от усталости. Ворот гимнастерки расстегнут. Иван Дмитриевич рубит воздух крепко сжатым кулаком:
— Международная контра злорадствует. Но рано. Наша 13-я армия не уничтожена. Она верит, что в предстоящих боях орлы пролетариата — красные летчики — помогут ей. Час разгрома черного барона близок. Нам тоже надо готовиться к этому решительному удару. Смерть вешателю Врангелю!
Ловким движением комиссар разгоняет под ремнем складки гимнастерки и продолжает:
— Мы с командиром решили: лучший самолет отдать лучшему молодому летчику. Самому товарищу Спатарелю сейчас придется летать мало. Надо добывать новые машины, руководить нашими отдельными отрядами, наладить работу базы, расположенной далеко от группы. И чтобы командирский «ньюпор» не стоял, решили передать его Николаю Николаевичу Васильченко… Надеюсь, когда потребуется, он разрешит слетать на нем командиру.
Вижу: осунувшееся лицо Васильченко покрылось румянцем.
— Всех прошу учесть, — добавляет Савин, — впредь новые машины будет получать тот, кто этого заслужит в бою.
Внезапно потемнело. Туча повисла над самым аэродромом. Ветер усилился.
— Знамя в штаб! Все к самолетам: держать крепче! Бегом! — кричу я. Васильченко первым бросается к «ньюпору».
Вспышка молнии озаряет город, реку, аэродром и людей, облепивших самолеты. Удар грома раскалывает небо…
Теперь мы приданы Правобережной группе войск. Четыре ее дивизии обороняют фронт шириной в двести километров — от Херсона до Никополя. Даже прежнего количества машин нам здесь не хватило бы. И все-таки никто не унывал. Наоборот, после отступления коллектив стал еще крепче, сплоченнее. «Почему?» — задал я себе вопрос. И мне невольно вспомнились последние минуты перед вылетом из Аскании-Нова. Многие тогда нервничали, спешили. Ведь на аэродром вот-вот могла нагрянуть белогвардейская конница. Только Яша Гуляев по-прежнему оставался спокойным. Его медлительность меня удивила.