— Нельзя ли побыстрее? — сделал я замечание.
— Нельзя, товарищ командир, — ответил он. И, помолчав, добавил: — На меня смотрят другие. И если я, коммунист, начну метаться, что же останется делать им?
В тот день Гуляев провел три воздушных боя. И каждый раз ему одному приходилось сражаться против трех-четырех «хэвилендов».
Каждому, кто вылетал тогда на задание, я говорил:
— В Нижние Серогозы возвращайтесь над дорогой, ведущей из Аскании-Нова. Постарайтесь найти обоз Ильинского…
Прошел день, другой, но никто из летчиков не порадовал меня докладом. Тогда я вылетел сам. Выполнив разведку, завернул к нашему прежнему аэродрому. Поломанных самолетов возле сараев уже не было… Обоза на дороге также не оказалось. Тяжело стало на душе. Ведь это я оставил своего механика и двадцать красноармейцев белым на растерзание…
На четвертый день, когда я сидел за столом и брился, меня окликнул через открытое окно Савин:
— Иван Константинович, едут!
— Кто?
— Да чумаки наши, Ильинский с красноармейцами. Идем встречать!
Я бросил бриться, вытер полотенцем лицо и выбежал на улицу. Глазам предстала дивная картина. Обоз действительно напоминал чумацкий. Волы, запряженные попарно, медленно тащили деревянные телеги с огромными колесами. К каждой подводе, нагруженной бочками и ящиками, был прицеплен самолет. Молодцы! Все захватили: два «спада», три «ньюпора», бензин, касторовое масло и даже авиабомбы!
На первом возу сидел худенький Костя Ильинский с небритым запыленным лицом. Рука у него была перевязана. Рядом с ним примостился какой-то мальчонка.
Когда обоз остановился, Костя проворно соскочил с телеги и направился ко мне, печатая шаги вдрызг разбитыми сапогами. Радостно и смешно!
— Товарищ командир, задание выполнено! — доложил он по-мальчишески звонким голосом.
— Дорогой ты мой! — только и мог я сказать, обнимая его худенькие плечи.
— С беляками встречались? — спросил Савин, осторожно тронув перевязанную Костину руку.
— Не раз…
— Где, как?
— Ничего, отбились, — скупо отозвался Ильинский. Только под нашим нажимом он рассказал обо всем, что с ними произошло. И тут сразу стало ясно, почему никто из наших летчиков не смог обнаружить обоз. Он передвигался по ночам и не по главному тракту, а по проселочным дорогам.
Чудом спасенные «спады» и «ньюпоры» мы сразу же сдали в капитальный ремонт. Они стали нашим первым боевым резервом. Вскоре машины снова поднялись в небо. Мы в шутку окрестили их «воловьими самолетами».
Часто внешний вид человека бывает обманчив. Вот и теперь: худенький, застенчивый Костя Ильинский совершил настоящий подвиг — спас людей и самолеты, продвигаясь рядом с наступающими врангелевцами. С горсткой красноармейцев он сумел отбить несколько атак белогвардейцев.
Улетая из Аскании-Нова, я ничего не знал и о судьбе нашей базы. Успел ли комиссар Кожевников вывести эшелон из Сокологорного до начала наступления врангелевцев? Не попал ли он в плен к белякам? На базе работали замечательные люди. В вагонах-мастерских механики изготовляли чуть ли не все металлические детали самолетов. Поистине золотые руки были и у столяров. На этих-то умельцах и держалась в первую очередь боеготовность авиагруппы.
На базе хранился и наш основной резерв оружия, боеприпасов, горючего и запасных частей. Попади это по крохам собранное богатство врагу — и все авиаотряды надолго выйдут из строя.
Решительный и находчивый Алексей Петрович Кожевников не случайно находился на базе. Снабжение армии, и особенно авиации, всем необходимым в то время было очень трудной задачей.
Как только мы перелетели из Нижних Серогоз в Никополь, меня вызвали к коменданту. Там мне вручили короткую телеграмму: «Начавиагруппы Перекопской красвоенлету Спатарелю. Находимся в Синельниково; эшелон в порядке, ремонт продолжаем. Получено двести пудов бензина. Добиваемся немедленного переезда к вам. Комиссар Кожевников».
У меня словно гора с плеч свалилась: база спасена! Вскоре авиаотряды группы перелетели на основной аэродром, в Берислав. Эшелон же перебрался на ближайшую к нам железнодорожную станцию Снегиревка. Тут мы и встретились с Кожевниковым. Он совсем не изменился: широкоплечий, с выгоревшими на солнце светлыми волосами. Вошел, поздоровался и просто, словно мы расстались только вчера, сказал: