Варяжко на этот раз с войском в поход не направился - обстоятельства не позволяли оставлять Новгород на столь большой срок. Беспокоила ситуация, складывающаяся в Киеве - как с новым князем, так и вестями о Владимире. По донесениям агентов, Борислав стал вести политику, вызвавшей смуту и брожение в народе, особенно с выбором веры. В Киеве появились посланники римской церкви, между ними и священнослужителями из Византии началась борьба за умы и души людей. К ним еще присоединились языческие жрецы, пытавшиеся вернуть прежнее влияние, так что у народа просто терялись ориентиры - за кем же следовать, чья вера самая правильная? Поступить так, как Владимир - принудить людей принять то же католичество, которого сам придерживался - у Владислава духу не хватило. Да и понимал, что силы и авторитета у него пока еще недостаточно, фактически пустил важное дело на самотек.
Одновременно с католическими миссионерами объявились посланцы германского короля, составившие ближнее окружение новоявленного князя. Под их диктовку принял указы, далеко не во всем отвечавшие интересам русских земель. Заключил союзный договор со своим бывшим сюзереном со взаимными обязательствами, среди них и военными. По нему Киев должен был принять на постой рыцарский отряд в три сотни копий как бы в помощь от возможного нападения войска бывшего князя. Какие-то основания к тому были - Владимир действительно заручился поддержкой византийского императора Василия II, тот согласился дать войско для похода на Киев. Но все же больше доверия вызывало предположение, что Оттон III пошел на такой шаг ради сохранения власти своего ставленника, чтобы после привязать Русь к планируемым им военным компаниям против польского короля Борислава 1 или того же Василия II.
Русь все больше втягивалась в орбиту европейских разборок, становилась разменной пешкой в планах крупнейших политических игроков. Вина в том ложилась как на прежнего и нового князей, в борьбе за власть призвавших на помощь коронованных хищников, так и в какой-то мере на самого Варяжко, невольно спровоцировавшего подобный расклад. Вновь возникли мучающие душу сомнения - верный ли избрал путь в новой жизни, сам себе задал вопрос: - Почему же его деяния, без ложной скромности - выдающиеся, приносят Руси и его народу только вред? Все больше проливается кровь, приходят новые беды, как-то справляешься с ними, а взамен другие, с худшими последствиями. Правил бы Владимир как в прежней истории, пусть с насилием и обманом - нет же, вмешался, разве стало от того лучше? Честно ответил - хуже! Тем горше становилось на сердце - ведь все делал по совести, выполнял свой долг не жалея себя, почему же тогда так плохо складывается?
Глава 13
В самобичевании дошел до мысли: - бросить все - службу, семью, город, - и уйти в самую глушь, где нет людей, есть только первозданная природа. Молить богов о прощении своих грехов - они от гордыни: возомнил о себе, что вправе распоряжаться чужими судьбами. Теперь же в покаянии готов был отрешиться от мирской суеты и принять любую волю Созидателя, какой бы суровой она не оказалась. В таком настрое Варяжко уже собрался идти к народу отрекаться от власти, но остановила совесть - он должен отвечать за людей, поверившим ему, связавшим с ним чаяния и саму жизнь. Бросить их в канун трудных испытаний, поддаться своей слабости, пусть и во спасение души, стало бы прямым предательством. Надо перебороть в себе сомнения и идти вперед - убеждение в том укрепило волю, вернуло покой и уверенность - делай то, что должен, без страха и упрека.
Никому не подавал вида о душевных терзаниях, да и никто не догадывался о них - люди видели перед собой сильного мужа, под чьей властью и заботой чувствовали себя защищенным от любых невзгод. Вел себя как обычно - проводил как прежде совещания, слушал доклады, давал какие-то указания, объезжал города и селения Новгородской земли. Там встречался с народом, вел разговоры с важными чинами и простым людом. В одной из таких поездок встретил в небольшом селении на Луге девушку, до боли похожую на Румяну, от вида которой все внутри захолонуло. Прошло уже много лет, но позабыть любимую не мог, она продолжала царить в его сердце. Сейчас же вновь видел ее - то же изумительной красоты лицо, хрупкое тело, даже сорочка на ней под свитой с тем же узором, как и у Румяны. На миг даже закрыл глаза - неужели померещилась, но она не пропала, смотрела на него голубыми глазами в окружении таких же селян.