«грехами молодости» пахнет, а он воображает – стихи…
Совсем холодными да одинокими не могут быть и в пустыне, а сгореть бояться (таково напр. признание Гоголя, А. Белого и др.).
И вот приходится мечтать
или другими словами:
не любовь а влюбленность, допускающая лишь поцелуй – как поучает хлопотливая Гиппиус…
И теплится – неугасимый огонь в келии пустынника
И переблескивают глаза величиной в серебряный рубль – почему именно этот размер? –
И дева о которой мечтают – это конечно не ощутимо – грубая барышня или дешевая цыганка, а потустороннее, ангельское сословие –
«тихою будь»… – ты молчишь не любя… в любви этих мечтателей должна быть безнадежность и недоступность –
из могилы голос этих мертвецов… и та, о которой мечтают, не женщина хотя как бы и женщина, с телом русалки, что бело как светящийся фарфор не покрытый глазурью, и глазами полными лазурного огня. или как говорит современный пустынник о своей недоступной даме:
кто-то всерьез назвал этого мечтателя певцом Невского, а его «прекрасную незнакомку» – женщиной с Невского – мы думаем что даже для последней это обидно…
Рыцарь незнакомки сделал прозрачной тайну одиночества Владимира Соловьева
(как опасно иметь преданных учеников!)
В. Соловьев, идя от Лермонтова, взял одну часть его творчества, но самую сокровенную и развил ее в пространных трудах и стихах.
и если в последних не был велик, зато целен и типичен.
От него уже «вечная женственность» пошла по русской литературе как знамя «истины добра и красоты» «Вечно женственная бесплотная жена еще – девочка с лазурными очами» (опять!) – вот она мистическая лилия всех телесных и духовных одиночек и гордых недоносков, экстазных воздыхателей и шептунов, бездельников и трусов с высохшими ножками, декадентов и символистов, сделавших «этот мир» бесплотным во имя своей хромающей плоти –
Где они встретятся со своей прекрасной дамой – на звезде Маир или Ойле – стране мечты и сна, – на водопаде Иматре или в Египте сохранившем еще древние пустыни, бедуинов и страусов – все равно – обстановка равно задумчивая и уединяющая –
Приемный сын Сологуба – П. Северянин разоблачает отца:
Такова далекая «звиздочка» и мистерия ночи.
Ну а если не найдут удобного тихого местечка если везде подсматривают злые люди и вещи (тучка в мягкой обуви, подымающаяся торчком улица, заговорный нож вилка и карты) то можно все это надуть – уединиться при всех, впасть в транс от одного вздоха и тогда не только на мосту но и на Невском и в кабаке среди лакеев и пьяниц появится она с загадочной улыбкой как будто строгая с длинной и узкой рукой –
вот оно счастье, блаженство неземное!
Зерцог
Пьесы наших одиночек строятся по естественному шаблону: сперва хныканье, вздыхание и шепот, чарованье глазами сомнабул и змей, очами смотрящими по ту сторону жизни
это томление разрешается экстазом – мгновением утонченного счастья «небесной муки» – и опять тишина и забвение
с-смерть –
от шепота к смертному храпу от голубых глаз величиной в рубль до медного пятака на глазах