Морган схватился за щёку, будто его обожгло, мгновение ошарашенно смотрел вслед напарнице, потом сделал движение, порываясь догнать её, но передумал. У него неожиданно созрел совершенно безумный план. По принципу «была-не была». И он решил, что получится. Потому что сегодняшний день будто работал на него. Морган сел в машину, развернулся и выехал на улицу.
Рассел, вернувшись домой, переоделась, побродила по квартире, насвистывая себе под нос. Села было за компьютер, но настроение было нерабочим, мысли путались. «Ну, и чего я так? – удивилась она самой себе. – Морган пришёл в гости. Как напарник к напарнику».
Она плюхнулась на диван, взялась отгадывать какой-то кроссворд, но на ум ничего не приходило, слова не подбирались. В дверь позвонили, и Рассел, ломая голову над тем, кто бы это мог быть, пошла открывать.
Каково же было её изумление, когда она увидела на лестничной площадке своего незабвенного напарника, безоблачно улыбающегося и державшего бутылку дорогого марочного вина.
- Знаешь, - доверительно сообщил Морган, - и мне не хочется прощаться. Можно ещё у тебя посидеть?
Сказал, как в омут гловой. А Рассел так обрадовалась его возвращению, что не заметила ни лёгкой бледности на его лице, ни того, что его рука, державшая бутылку, слегка дрожит.
- Конечно, - ответила она, - проходи. А это кому? – показала на бутылку.
- Нам, - ответил Морган.
- А-а… - протянула Рассел, - ну, проходи на кухню. Я бокалы достану.
Сработало! Этого быть не может! Вечер, полумрак… И Рассел собирается с ним пить вино. Фантастика. Фан-тас-ти-ка.
Морган сел за стол на уже облюбованное место на диванчике. Кухню мягко освещал жёлтый свет напольного светильника. Из комнаты слышалась негромкая музыка. Что-то очень знакомое… Морган прислушался. Ну, да! Так и есть!
На сердце боль,
В стакане яд,
И время крутится назад…
- Рассел! – позвал он.
Она подошла, поставила на стол два бокала, конфеты, что он принёс утром.
- Что, Морган?
- Эта песня, которая сейчас играет… Когда ты в коме лежала, я этот диск на реверсе гонял, - сказал Морган.
Рассел посмотрела на него, улыбнулась, открыла холодильник, достала из него кусок сыра, принялась аккуратно нарезать его на дощечке.
- Должны же наши вкусы совпадать хоть в чём-то, - ответила она, - мы же напарники.
- Верно, - Морган открыл бутылку, налил вина в оба бокала, протянул один ей, - давай, Рассел. За тебя. Я рад, что ты вернулась.
- Я тоже рада, - Рассел поднесла бокал к губам.
Часом спустя на этой кухне можно было видеть ту же бутылку, на дне которой ещё трепыхалась красная жидкость, и тех же персонажей, которые хохотали, согнувшись в три погибели и периодически заваливаясь друг на друга в припадке безудержного смеха. Наконец, Рассел просмеялась, вытерла набежавшие на глаза слёзы и сказала:
- А я продолжаю утверждать, что никакой Уоррен Барри не жоподрал! И в доказательство приведу тебе одну историю. Слушай. Моя каллистянская боевая подруга Сигурни Трой – это с ней мы на фотке лысые, вернулась из увольнения и принесла с собой целую сумку водки – десять бутылок по поллитра. Мы тогда были старлеями и спали в общей офицерской казарме, десять человек. Сигурни рассчитала щедро - по пузырю в рыло. Мы собрали жратву, какая у кого была, да и в столовке, как на заказ на ужин давали беляши. Еле дождались отбоя. Свет выключили, типа спать все легли, а сами с фонариками в углу зашкерились и давай бухать. Сначала-то тихо сидели, а потом водка дала по мозгам, все давай ржать, базарить громко, и Сигурни выдала: «Вот гитару бы щас, и Джо бы спела». А гитара только у Уоррена Барри и была. «Ага, - говорю ей, - щас припрёмся к комбату с такими рожами: «Дай, батя, гитарку, мы попоём». И тут в казарму входит он, Уоррен Барри. Только вспомнили. И начинает с порога: «А, вашу мать! Элитное подразделение! Вы что, совсем обарзели?»
- Ну вот, - встрял Морган, - а говоришь, Барри – не жоподрал! Обломал ребятам праздник!
- Да не жоподрал он! – возразила Рассел. – Слушай! Си Трой подошла к нему и говорит: «Да ладно тебе, не ори. Садись вон лучше и с нами выпей. Джо, налей батяне». И беляшик ему подаёт. Барри глазами хлоп-хлоп, и ничего сказать не может, рукой махнул – и водку хлобысь! И часа через пол пошёл за гитарой. И вот ничего нам не было. И наутро мы все на построение имели бледный вид, но ничего нам не было. А ты говоришь – жоподрал.
Морган засмеялся.
- Каков поп, таков и приход. А ты что, на гитаре умеешь, и петь, Рассел?
- Ну-у, так… - слегка смутилась она.
- Так тащи струмент, что же ты?
- Ладно, - согласилась она, принесла гитару, заиграла что-то бесшабашное, подняла на напарника уже нетрезвые глаза и спела:
Нашей встрече – чисто случайной
Я обязана Уоррену Барри.
Я пришла к вам в отдел,
За столом ты сидел,
И такой деловой,
Будто всех там имел.
- Ого! – Морган придвинулся к ней поближе. – Надо же! Да ты экспромтом оды в мою честь сочиняешь!
- Конечно, мне до тебя
Ещё расти и расти, - пропела Рассел, -
Но согласись со мной, ты большая свинья,
Ты не знаешь слова «прости»!
Па-па-ра-ру-рай!
- Дай, - Морган забрал у неё гитару, ударил по струнам, подстраиваясь под только что сыгранную ею мелодию и спел ей в тон:
- И нашей встрече, чисто случайной
Я обязан тоже Уоррену Барри.
Ты зашла в кабинет,
Закурила сигарету,
И мне хотелось
Материть тебя за это!
Он никогда раньше не пел, И Рассел и не подозревала, что у него такой славный бархатный голос. Морган шутя, легонько щёлкнул её по носу, и вдвоём, слаженно они пропели припев:
- Конечно, мне до тебя
Ещё расти и расти,
Но согласись со мной,
Ты большая свинья,
Ты не знаешь слова «Прости!»
Па-па-ра-ру-рай! Па-па-ра-ру-рай!
Морган разлил остатки вина и кивнул Рассел:
- Давай. За то, чтобы и дальше срабатывались.
Она кивнула, отпила глоток. Поставила бокал на стол, закурила сигарету, наклонила голову, задумавшись о чём-то, машинально провела пальцем по тонкой стеклянной ножке, пошуршала конфетной обёрткой. Свет падал на неё сзади, и её волосы казались золотыми, и плечи, плавно очерченные, подчёркнутые глубоким вырезом майки, тоже отливали мягким золотистым блеском.
Она подняла голову, посмотрела на Моргана, улыбнулась. Взгляд её «русалочьих» глаз был отрешённым, пространным. Она часто становилась такой, «нездешней», глубоко погружаясь в свои мысли. Морган взял гитару, тронул струны, сыграл несколько аккордов и негромко запел:
- Облетела листва,
У природы своё
Обновленье,
И туманы ночами стоят и стоят над рекой.
Твои волосы, руки
И плечи
Твои – преступленье,
Потому что нельзя быть на свете красивой такой!