Глава тридцать вторая. Клава и Джон Уэйн
По пути в Манкейто Рассел старалась не вступать с напарником ни в какую полемику. Тихо сидела рядом, смотрела на дорогу, потом начала дремать – шум лёгкого хмеля в голове и тихий рокот автомобильного двигателя укачивали, убаюкивали, но Морган доставал её, как только мог.
- Что, дрыхнешь? – ядовито осведомился он, косясь на напарницу. – Устала, да? А я, по-твоему, ни разу не устал! Щас сядешь за пульт сама, а я буду дрыхнуть!
- Хорошо, Морган, я из солидарности не буду спать, - кротко отозвалась Рассел, - давай разговаривать, чтобы тебя не клонило в сон.
- Давай, ты не будешь отвлекать меня от дороги своей болтовнёй! – огрызнулся Морган, которого бесило, что её невозможно вывести из себя.
Через пять минут.
- Хоть бы музыку включила! Тишина , как в гробу!
Рассел послушно включает музыку, и, как назло, это известная композиция – нетленка «Онли ю».
Только ты осчастливила меня ,
Только ты в темноте светлее дня,
Только ты и ты одна волнуешь вновь меня,
Моё сердце полно любви – любви к тебе.
И она вспоминает ту ночь в Каире, когда капитан Мовад сообщил им о награждении Звездой Героя. И как после его ухода она танцевала с Морганом, которого не смущало кружить с ней медляк в одних трусах. Волны тепла и тонкий, едва уловимый запах одеколона, и смесь ароматов перца, корицы, шафрана шли от его крепкого тела - запахи, пропитавшие сам воздух Каира, въедавшиеся в кожу, в волосы и надолго оставляющие память о Египте.
А что сказал тогда тот доктор в Новой Зеландии, лечивший напарника от ожогов живой грязью? «Ножки его скоя заживут, и он ещё танцевать вас пьигласит, милая баишня…» И ведь так и вышло!
Только ты изменила всё во мне,
За тебя благодарен я судьбе,
За руку взяла, и понял я -
Всё это – волшебство!
- Выключи эту херню! – вдруг взрывается Морган. – Как можно слушать такую бредятину? Что, другую волну не судьба настроить?
Похоже, и у него с памятью всё в порядке. Рассел вздыхает. Вот обстановочка. Хоть беги обратно на «Каллисто.» Она закуривает сигарету и даёт напарнику новый повод побрюзжать.
- Хватит курить каждые пять минут! У меня вся машина провоняла уже! Давно пора понять, как доктору, насколько это вредно при твоей болезни!
- Морган… - Рассел положила сигарету в пепельницу, потянулась к напарнику, положила руку ему на плечо, - что плохого я тебе сделала? Почему ты со мной так?
- Да пошла ты! – прошипел Морган сквозь зубы.
- Давай помиримся, - предложила она.
Морган покосился на изящную кисть, лежавшую на его плече. Тонкие, нежные пальчики, мягкое ласковое тепло от них…
- Я с тобой не ссорился, - пробурчал он, но не так сердито.
- Тогда почему ты всю дорогу на меня кричишь? – спросила Рассел. Её рука на плече напарника чуть шевельнулась, и всё тело Моргана пронзила дрожь. Да. Нервы ни к чёрту.
Он перехватил руку Рассел, до боли стиснул в своей, повернулся к ней. Посмотрел исподлобья.
- Рассел, - раздельно произнёс Морган, - ты отвяжешься от меня, наконец? Я за управлением.
- Морган…
- Рассел, отвяжись по-хорошему. Не беси меня. Ты спать хотела? Вот и спи, - голос у напарника совершенно вымученный.
Он резко тормозит.
- Выходи. Садись на заднее сиденье. Ложись. Спи. Приедем – разбужу.
Рассел подчиняется. Морган выглядит неадекватным – лучше не спорить. Она пересаживается на заднее сиденье, снимает плащ, ложится, укрывается длинной полой. Морган протягивает руку, берёт край плаща, подтыкает ей под спину.
- Спи. Не дай бог за дорогу услышу, как мышь пёрнет.
Садится за пульт, трогается с места, не резко - плавно. Находит какой-то тяжёлый медленный кач, включает негромко.
- Гори-зо-о-онт – недосяга-е-мая нить,
В даль глазами, в пол педаль,
Скорость мне поможет о тебе забыть,
И мне ничего не жаль…
Рассел проваливается в сон, слышит издалека:
Делится час на километры,
Всё осталось позады,
Бред разных лет развеют ветры,
Маяком в пути
Горит дальний свет!
И два огня делят ночь на «было» и «больше нет».
Горят мосты!
За спиной летит вперёд дальний!
На рассвете они въехали в Манкейто. Маленькое полицейское управление городка было пусто, спецагентов встретил дежурный. Морган разбудил Рассел, когда они подъезжали к городку, и она едва успела поправить одежду и причёску, прицепить жетон на джемпер и подтереть чуть смазавшиеся тени на веках. Напарник сунул ей жвачку, и перед дежурным полицейского управления Рассел предстала в самом благонравном виде – белая, пушистая, без запахов вчерашнего возлияния.
- Вы агенты КСС? – спросила их дежурный, открывая дверь. – Я сержант Дрейк. А шериф на минутку отлучился, пошёл за сигами. А, вот и он.
Морган и Рассел обернулись. К зданию управления подошёл высокий широкоплечий мужчина лет сорока, в высоких кожаных сапогах, в тёмно-зелёной, шерстяной охотничьей куртке, распахнутой на груди, несмотря на ноябрьский холод, и открывающей ярко начищенную шерифскую звезду, приколотую к рубашке. Волевое загорелое лицо, шляпа, заломленная по-ковбойски, синие-синие прищуренные глаза в сеточке смешливых морщинок, во рту сигара, руки держит на поясе, засунув большие пальцы за ремень. Ни дать, ни взять, герой вестерна.
С Рассел от вида шерифа случилось примерно то же, что тогда, на «Матиоле», когда она увидела на экране межкорабельной связи церберовского старпома. Сейчас у неё был такой же восхищённо-придурковатый вид. Она рассматривала шерифа Манкейто с откровенным интересом, так, что Моргану просто захотелось взять прут покрепче да и вытянуть её по спине, как глупую корову, которая стоит и пялит глаза на проезжающий мимо поезд.