Морган повернулся, посмотрел ей в глаза. Она держалась спокойно, была разве чуть бледнее обычного, и трудно было понять, шутит она или говорит всерьёз.
- Удачи тебе, - сказал он.
- И тебе, - ответила она.
- Прощай, Рассел, - Морган привлёк её к себе, взял в ладони её лицо и поцеловал в губы долгим нежным поцелуем.
Рассел не противилась. Ответно обняла его, послушно раскрыла свои губы под его губами. Какой прок сейчас в её правилах? Плевать на них. Они целовались, а сверху тихо падал снег, выделяясь белыми звёздами на чёрной куртке Моргана и сливаясь с белой курткой Рассел.
Морган отстранился от неё, взглянул последний раз в глаза, спустился вниз и пошёл, не оборачиваясь, к стоянке. Рассел стояла и смотрела ему вслед. Потом достала ещё сигарету, закурила, глубоко затягиваясь. Стряхнула рукой, обтянутой тонкой вязаной перчаткой, упавшую на ресницы большую пушистую снежинку. Вот и всё. Судьба сама развела. Решила все сомнения. И так легче будет. Она вернётся к привычной жизни. Но почему сердце будто стиснуло колючей лапой, когда она смотрела на уходящего напарника?
Морган так и не обернулся ни разу. Морган.
… Морган в серой форме за своим рабочим столом. На столе бардак. Смешной, взъерошенный, помятый с похмелья Морган. «Рассел, займи сотню до получки».
… Морган в щёгольской белой рубашке, в белых брюках, в руках сумка с апельсинами. «Нормально выглядишь, Рассел. А я ожидал, что кроме бинтов, на тебе ничего не будет надето».
… Крик Моргана из рации: «Тал Седум, я согласен на любые твои условия, только пусть они не трогают Рассел!»
… Морган бледный, осунувшийся, под глазами чернота, в глазах слёзы. В больничной палате, у её постели. Подсаженный голос: «Привет, коматозница!»
… Вчерашний день. Они ужинают. Морган демонстративно вынимает из лазаньи колечко лука: «Рассел, я уважаю твоё поварское искусство, но какой идиот научил тебя так резать лук?» Она в шутку пригибает его за шею к тарелке, намереваясь – тоже в шутку – окунуть туда его физиономию. Оба хохочут.
Тёмные, зачёсанные назад волнистые волосы, лукавый прищур карих глаз, тепло сильных рук, нежность губ… Морган. Почему ценишь только то, что становится потерянным?
Из здания вышел Тревор Макдауэлл, ссутулившись, пошёл по ступеням вниз. Рассел окликнула его.
Он обернулся. Взгляд у него был совсем убитым.
- А, Джо. Привет, - попробовал пошутить, - ну, что? Пополнили мы ряды безработных?
- Тебе есть, куда пойти? – спросила она.
- Да устроюсь куда-нибудь в архив, - ответил Тревор, - не может же быть, чтобы не устроился, - он помолчал и добавил, - шефа жалко больше всех. Лица на нём нет. Мужик, что надо. Сколько раз свою задницу подставлял вместо наших. Ох, и сука же Деррок!
- Ещё какая сука! – уныло отозвалась Рассел.
- А Кейси уехал? – спросил Тревор.
- Уехал, - её голос предательски дрогнул, - он попрощался со мной насовсем…
- Ты тоже пойми его, Джо, - вздохнул Тревор, - парень двенадцать лет в отделе отпахал. Это жизнь его. Для него работа здесь была всем, а всё остальное вокруг вертелось.
- Он сказал мне: «Прощай, Рассел»…
- Да не переживай ты так! – Тревор положил лапищи на её плечи и тихонько встряхнул. – Примет случившееся, побухает, привыкнет и припрётся, как ни в чём не бывало, на чай. Уж я-то его знаю. Пошли, - он приобнял Рассел и повёл по ступенькам вниз, - посидим с тобой в одной кафешке…
В следующей главе агент Рассел поработает в ведомстве Деррока. И агент Морган тоже поработает в ведомстве Деррока.
Глава тридцать седьмая. Поглазей на Колизей
Потеря работы выбила Рассел из седла. Два дня она тупо провалялась на диване, ничего не делая, слушая старые записи позывных «Сармата» и куря сигареты, одну за другой. Морган не звонил. И она не решалась ему звонить. На третий день купила рома и напилась в стельку сама с собой. Открыла окно и орала в ночной город: «Морган, я тебя люблю!» и пела каллистянские строевые песни.