Я любил и ненавидел,
Но теперь душа пуста,
Всё исчезло, не оставив и следа,
И не знает боли в груди осколок льда.
- Рассел, - тихо шепчет Морган, - здесь правда пахнет полынью? Или мне кажется?
- Полынью? – испуганно вскидывается она. В памяти мгновенно всплывает ночной сон. – Какой полынью?
- Господи, Рассел, обыкновенной степной полынью, - с лёгким раздражением в голосе поясняет напарник, - горький полынный запах. Или мне кажется?
- Морган, ну какая полынь? – через силу совладав с волнением, улыбнулась она. – Декабрь кончается. Откуда полынь? Нет тут никакой полыни.
«Неужели?... – путались и рвались её мысли. – Нет, не может быть! Двоим людям не могут сниться одинаковые сны! Или, всё-таки, могут?»
- Знаешь, Рассел, этой ночью приснился мне сон… - спокойно сообщает Морган.
- К-какой с-сон? – спрашивает она, молясь, чтобы напарник не заметил предательской бледности на её щеках.
- Эротический, - хладнокровно роняет ответ Морган, внимательно наблюдая за её реакцией.
Так, спокойно. Чтобы колени не дрожали. То, что ему приснился эротический сон, ни о чём ещё не говорит. Перевести дыхание, и с лёгким пренебрежением в голосе спросить:
- И кто же там был, в этом твоём сне?- так, словно делая одолжение.
- Я был, - со смаком сообщает Морган, - и ты была.
Ага. Сейчас скажет про лунную ночь и полынное поле. И тогда Рассел не только заикаться начнёт…
- Где это было? – её голос подсаживается до хриплого шёпота. – Кхе-кхе… Я имею в виду, где было то, что тебе приснилось?
- Это…- с нажимом на слово «это» отвечает Морган, - было, - в глазах его пляшут чёртики, - ты не поверишь, Рассел…
Интересно, он чувствует или нет, как вспотели её ладони?
- Это было в твоей спальне, Рассел!
Фу-у-у… Ну, чего ты так напряглась, глупая? Двоим людям не могут сниться одинаковые сны. Можно перевести дух и включиться в игру напарника.
- И что, Морган, я была в этом твоём сне в кружевном пеньюарчике? – небрежно интересуется Рассел.
- В пеньюарчике? – удивился он. – Ты не поняла меня, Рассел. Я же сказал: сон был э-ро-ти-ческий.
- Ага, - понимающе кивнула она, - ну, и что же там было?
- Ты сидела в своей спальне, - начал рассказывать Морган, плавно кружа её в танце, - на своей кровати…
- Раздетая? – насмешливо уточнила она.
- Полностью! – подтвердил напарник.
- Надо же! – в её голосе сквозит отчётливая издёвка. – И что же было потом?
- Потом? – переспросил Морган. – Потом ты сказала: «Иди ко мне, Кейси». Нет, не так, а вот так, - он понизил голос и с лёгким страстным придыханием произнёс: - иди ко мне, Кейси!
Рассел пробрал нервный смешок. Ну, и голос у Моргана! Секс в чистом виде! Хриплый, грудной, прерывающийся.
- Ну, а потом? – спросила она, просмеявшись.
- Потом? – опять переспросил Морган. – Ну, Рассел! Разве это расскажешь? Это можно только показать. Показать, а, Рассел?
- Морган, твои фантазии… - начала она.
- Ну, знаешь, Рассел, - обиделся напарник, - фантазии! Когда я проснулся, мне пришлось менять бельё и простыню!
- Надо же! – сочувственно покачала она головой. – Так осрамиться на старости лет!
- Вот и я про то…
- А что же Линда тебе не содействует в лечении китайской болезни? – невинно осведомилась Рассел.
- Какой болезни? – не понял Морган.
- Китайской болезни, - пояснила она, - называется «хотса поротса». Как раз твой случай. Ладно, напарник. Мне пора. Я уйду пораньше, у меня ночное дежурство ещё. Встретимся после праздников. С Новым годом тебя, Морган. С новым счастьем.
- И тебя с Новым годом. Здравствуй, жопа, Новый год!
Пусть каждый сам находит дорогу.
Мой путь будет в сотню раз длинней.
Но не виню ни чёрта, ни бога.
За всё платить придётся мне!
В зал вошла Линда Хэнриксон, и Морган немедленно поймал её и потащил танцевать. Польщённая его вниманием Линда кокетливо смеялась.