Рабы в светлых набедренных повязках, упираясь босыми ногами в песок, с усилием открыли тяжёлые ворота, и из города, грузно ступая, вышел серый слон с паланкином на спине. Отряд воинов сопровождал его. Шёлковые малиновые шторы, расшитые золотом и серебром, чуть трепетали при каждом шаге слона, скрывая того, кто сидел внутри.
Церемония прошла по главной дороге и приблизилась к скалам, у которых толпился народ. Женщины в цветных сари, старики, дети - они оживлённо болтали, смеялись. При появлении процессии толпа склонилась в почтительном молчании и замерла в созерцании стоявшего в подножии скал истукана.
Божество было вылеплено из красной, растрескавшейся от времени и жары, глины. Чудовище с человеческим лицом скалило в свирепой гримасе злобную пасть. Толстые пятипалые руки поднимались к небу, а вторая пара рук, растущих прямо из живота, опустила к коленям сжатые в кулаки кисти. Истукан стоял на небольшой каменной площадке, к которой вели широкие каменные ступени.
Слон остановился. Старый индус в красной чалме длинным шестом коснулся его передних ног, и животное послушно опустилось на колени. Воины сняли с его спины паланкин и опустили на землю. Шторы колыхнулись, и, опираясь на руку погонщика, с портшеза сошла дочь раджи и откинула с лица покрывало.
Принцесса была красива, редкой, чуждой жителям этих мест, северной красотой. Светлокожая, с правильными чертами лица, серо-зелёные глазами и длинными светлыми волосами, спускающимися по спине и перехваченными у лба диадемой с большим красным рубином. Она держала в руках золотое блюдо, на котором лежали длинные нити жемчуга, слитки золота и драгоценные камни искусной огранки. Солнечные лучи отражались в них, переливаясь причудливыми оттенками.
Поставив блюдо на голову, и грациозно придерживая его одной рукой, принцесса поднялась по ступеням и возложила дары к ногам глиняного истукана. Толпа, окружавшая жертвенник, в священном ужасе упала на колени. И когда, по окончании молитвы, девушка спускалась вниз, Морган увидел то, чего не заметил сразу под складками шёлкового сари. Принцесса была беременна, и должно быть, молилась божеству о благополучном родоразрешении.
Морган не сразу понял, что звонит дверной звонок. Он сполз с дивана, прошлёпал к двери и открыл. Ах, да. Он в квартире Рассел. А Рассел больше нет. Она погибла в Бирме. Он может увидеть её только во сне. А во сне она была индийской принцессой. И вообще, беременной… И вообще…
На пороге стоял Уоррен Барри. Директор, царь и бог четвёртого отдела. Стоял, покачиваясь, гм… не только от горя.
- Тревор Макдауэлл мне сказал, что ты здесь.
Морган посторонился, пропуская шефа в квартиру. Закрыл за ним дверь.
Уоррен Барри прошёл в кухню, поставил на стол начатую литровую бутыль водки и сел на диванчик.
Морган полез в холодильник Рассел – какие уж тут церемонии! – нашёл там кусочек ветчины, банку маслин, лимон. Стандартный закусон культурного американца. Как у русских – килька в томате, плавленый сырок и чайная колбаса с жирком.
Да, а ведь Рассел, кажется, не была особо пьющей… Когда кажется – крестятся. Вон они, налицо улики – стандартный набор закуси интеллигентного алкоголика. Морган достал из шкафчика рюмки и поставил их на стол.
- Наливай, - кивнул директору, нарезая ветчину.
- Помянем, - согласно отозвался шеф.
На поминках не чокаются. На поминках два здоровых мужика беззвучно плачут друг у друга на плече. И на поминках почему-то всегда сильно напиваются. Горе делает человека чрезмерно восприимчивым к алкоголю. Горе ослабляет, горе расшатывает, горе душит, заставляя кричать и корчиться от бессилия. Горе делает слепым и глухим, закрывает ширмой от всего мира. Горе останавливает время.
И, конечно же, Уоррен Барри и Кейс Морган не видели, что часы показывают уже половину третьего ночи. И не слышали стука открывшейся входной двери. И почти не удивились, когда на кухню прошёл призрак Рассел.
Призрак был бледен, осунувшийся лицом, небрежно причёсан, в перепачканных глиной форменных брюках. Он вошёл на кухню, взял чайник и жадно глотнул воды прямо из носика. А уж потом посмотрел своим потусторонним взглядом на агентов.
- А, не обращай внимания, - отмахнулся Уоррен Барри, - мне она тоже всё время мерещится. Нервы. Плод больного воображения.
- Ага, - согласился с ним Морган и, отвернувшись от призрака, велел: - наливай.
Но призрак вдруг заговорил. Тихим, усталым голосом осведомился:
- Вы что, поминки по мне справляете?