Наша ладья показалась мне настолько маленькой, что стало страшно.
– Вот в этой скорлупке мы должны выйти не только в Ладогу, но и в Балтику?! Ее же перевернет первая же волна!
– Не произноси этого вслух, обидишь хозяина, он ходил этим путем много раз, и именно на этой скорлупке, как ты выражаешься.
Я вздохнула, решив, что не мешало бы спасательные жилетики хотя бы, но они явно не были предусмотрены. Потом чуть подумала и вспомнила свое жуткое впечатление от лодчонки, на которой меня катал по Москве-реке Вятич, на вид она тоже выглядела игрушечной, а оказалась устойчивой. Ладно, поживем – увидим, только надо дожить, чтобы увидеть. Успокоила мысль, что сначала предстоит плыть по Волхову и уже тогда будет ясно, насколько устойчив сей океанский лайнер.
Ладья оказалась очень устойчивой, она не болталась из стороны в сторону, двигалась хоть и не с крейсерской скоростью, но вполне прилично, только места на ней было очень мало, все занимали либо гребцы, потому что надеяться только на ветер нельзя, либо товары. Спать пришлось на тюках со скорой, хотя мы против не были: мягко, как на перине.
И все же, когда вышли в Ладогу (Нево, как его называли новгородцы), я помянула добрым словом создателей океанских лайнеров и больших паромов. Пятиэтажные суда не подвержены болтанке, на них трудно заболеть морской болезнью, нужно очень постараться. Здесь же лично меня начало мутить почти сразу, а Лушку так и вовсе уложило на тюки, отбив аппетит надолго. Да уж, мы с сестрицей оказались никудышными мореплавателями, нам Америки не открыть ни с Эйриком Рыжим, ни даже с Колумбом. И никакого удовольствия, подобного тому, что было на финском пароме, я не получила.
Соломон прав, всему на свете, как хорошему, так и плохому, приходит конец, мучениям тоже.
Еремей кивнул на выраставшую на горизонте землю:
– Готланд.
Я впилась глазами в берега. До чего же интересно видеть то, что потом изменится до неузнаваемости!
– Ты бывала здесь?
Я оглянулась на Вятича:
– Да, в Висбю на фестивале. Красивый городок, маленький, действительно древний. И в Сигтуне бывала, и в Упсале… И в Стокгольме. Представляешь, как интересно сейчас?
– Только постарайся не ляпнуть какую-нибудь глупость. Кстати, Стокгольма еще нет, он появится лет через десять. И Ганзейского союза пока тоже нет.
– Как это, ведь Новгород же…
– Нет, договор заключат через год – в 1241 году, хотя сам союз уже сложился.
– А что есть?
– А есть шведы, датчане, норвежцы и иже с ними, которых мы должны между собой перессорить, как предлагал кое-кто. И я не представляю, как это сделать.
Я махнула рукой:
– На месте разберемся!
На палубу выползла бедолага Лушка, измученная морской болезнью, светло-зеленая, но решительная.
– Берег? Наконец-то! Где там эти крестоносцы? – Она рукава не закатывала, но впечатление было именно такое: сейчас пришвартуемся, и Лушка набьет морды всем противникам Руси сразу или по очереди, это смотря как под руку попадутся.
– Луш, ты хоть на причал сойди сначала.
– А крестоносцев в Висбю, Луша, нет. Морской ледунг собирается в Сигтуне.
Лушка вытаращила на Вятича глаза так, словно тот завез ее в Мухосранск, обещав тур в Париж.
– А чего мы тогда здесь делаем?!
– Найдем судно, которое поплывет в Сигтуну.
– Не проще заплатить этому, чтобы сразу туда и завез?
– Не проще. Наше появление в Сигтуне на новгородской ладье и без повода привлечет ненужное внимание.
Сестрица только фыркнула, что я поняла как сомнение, что внимание может быть ненужным. И вдруг Лушку осенило:
– Насть, а крестоносцы татарский знают?
– Нет, конечно, откуда?
– Тогда я буду ругать их по-татарски, как делала в Козельске.
Я уже поняла, о чем она, я тогда неосторожно ляпнула: «С первым апреля, товарищи! Чтоб вы сдохли!» и про первое апреля сказала, что это пожелание сдохнуть, только по-монгольски. Лушка поверила и запомнила. Немного посоображав, я все же решила, что про первое апреля вряд ли кто поймет, пусть ругается.
Еремей посетовал:
– Пристать бы к мысу Святого Олафа, сходить к купели, да боюсь, тогда на пристань вовремя не успеем, припозднились мы чуть.
Как и следовало ожидать, любопытная Лушка тут же сунула свой нос:
– А что за купель?
– Когда Святой Олаф плыл из Норвегии в Новгород, остановился на Готланде, он всегда здесь останавливался.
– Почему?
– Тут словно перепутье морских дорог. Так вот, когда он тут остановился, то решил крестить и готландцев. Сам ходил по острову и рассказывал гутам…
– Кому?
– Гуты – это жители Готланда. Рассказывал им о христианской вере. А потом они все крестились в маленьком озерке вон там… Его теперь зовут купелью Святого Олафа.