Садимся, ждем начала забега.
– Ну смотрите, чтоб ваш Ты-Сволочь не оплошал, – объявляет коп, но его никто не слушает.
Воздух сгустился в студень, все тренеры, игроки, воры, букмекеры, толстяки, толстухи, безостановочные смолильщики, алкаши, продажные копы и малолетние завсегдатаи тотализатора – все ждут, и их рассыпавшиеся мысли сыплются к дорожке стадиона.
– И впрямь похож на крысу, – говорю я, глядя, как мимо нас по-хорячьи и щупленько трусит гончая, на которую мы поставили.
– И вообще, оглашенный – это как?
– Без понятия, – отвечает мне коп.
Руб:
– Да какая разница, главное быстро носятся.
– Ага.
Коп с Рубом теперь не разлей вода. Закадычные друганы. Один в форме, с темным ежиком волос. Второй в лохмотьях, воняет потом и одеколоном «Безымянный», со светло-русой волнистой, свисающей до плеч копной волос. У него глаза как затоптанное пламя, мокрый шмыгающий нос, а вместо ногтей – обгрызенные когти. Ни к чему пояснять, что второй – это мой брат. Волф, пес, полнейший.
Еще леди-полицейская.
Ну и я.
Исхожу слюной.
– Погнали!
Какой-то, не побоюсь этого слова, полудурок орет в динамики и пускается сыпать кличками собак с такой скоростью, что я едва разбираю слова. Там бегут Жвачка-на-Подметке, Словарь, Без-Добычи, Злюка и Просто-Пес, и все они впереди Ты-Сволочи, который взбрыкивает на ходу, будто крыса с мышеловкой на заднице.
Толпа вскакивает.
Орут.
Напарница восхитительна.
Кругом вопят.
– Давай, Главарь! Главарь!
Поправляют:
– Он Словарь!
– Чего?
– Словарь!
– А… Давай, Главарь!
– Ай, ладно!
Толпа бьет в ладоши и орет.
Роскошно, говорю вам. Роскошно она выглядит. Темноволосая.
Тут, наконец, наш крыс отделывается от мышеловки и немного нагоняет.
Руб и коп ликуют.
Они орут, едва не поют от восторга.
– Давай, Ты-Сволочь, жми, Ты-Сволочь!
Собаки, как одна, мчатся по дорожке за смешным механическим кроликом, а толпа на трибунах – чисто сбежавший каторжник.
Бегут.
Надеются.
Понимая, что мир настигает.
Цепляются.
Цепляются, спасаясь от смерти, за этот момент освобождения, настолько грустный, что он вечно ускользает. Это мираж чего-то настоящего внутри абсолютно явной пустоты.
Визжат.
– Вперед, Злюка!
– Рви, Без-добычи!
Руб и коп:
– Давай, Ты-Сволочь! Вперед!
И мы все наблюдаем, как наш крыс стрелой мчится по внешней дорожке, вырывается на первое место, но, оступившись, откатывается на четвертое.
– Ы-ы, сволочь!
Руб морщится и в этот раз использует это слово не как кличку, а собачка рвет жилы, пытаясь вновь выйти вперед.
Рвет.
Он хорошо бежит, наш Сволочь.
И приходит вторым, что дает Рубу повод, глянув на билетик, задать копу вопрос. Он спрашивает:
– Ты поставил на победу и место или вчистую?
По лицу копа нам ясно, что он поставил вчистую. Все или ничего.
– Ну, что, чувак, толку с тебя примерно никакого, так? – Руб смеется и хлопает копа по спине.
– Ага, – отвечает тот.
Он больше не онанист. Просто парень, который про все на свете забыл на несколько мгновений, пока свора собак мчалась по дорожке стадиона. Звать его Гэри – имя, в общем, дрищовское, но что нам за дело?..
Мы прощаемся, и я напоследок еще разок мечтаю о Кэссиполисменше и сравниваю ее с другими воображаемыми женщинами в своей развратной, по юности, душе.
Я думаю о ней всю дорогу до дому, где нас ждет обычный субботний вечер:
Сестра – за порог. Брат у себя, и там тихо. Отец с газетой. Миссис Волф, наша мамочка, – пораньше спать. Мы с Рубом – поболтать чуток через комнату и баиньки.
– Она мне понравилась, – говорю я на крыльце.
– Я знаю. – Руби отворяет входную дверь и лыбится.
– Эй, Руб, не спишь?
– А ты как думаешь? Я, блин, две минуты как залег.
– Да подольше.
– Ни фига.
– Фига, педик несчастный. И вообще – ты че, а? Ты че? Че те надо-то?
– Свет выруби, вот что.
– Обломись.
– Все честно – я пришел первым, да и ты к выключателю ближе.
– И че? Я старше. Ты должен уважать старших и выключишь свет сам.
– Че за фигня…
– Значит, пусть горит.
Свет горит еще десять минут, а потом – угадайте. Выключаю его, конечно, я.
– Чмо ты, – говорю я брату.
– Спасибо.
2
Часа в три ночи какой-то шум. Это Сара в ванной, рыгает. Я иду глянуть, как она там, и вот: обнимает унитаз, льнет к нему, жмется. Стекает в него.