— Его… больше здесь нет. И не будет.
— Крис, о чём ты?
Я тоже Крис. Но другой. Совсем другой. Прошедший через огромное количество мало чем отличных миров Крис.
— Извини. Но я не тот Крис.
Парень молчит. Смотрит. Не двигается. Пытается понять, шучу я или серьёзно доношу особенную мысль.
— Криса больше нет. Он не вернётся.
Я – преступник в мультивселенном масштабе. Только поймать меня некому. Ещё нет этой полиции, и тех, кто так же, как и я, может прыгать из одного уголка вселенной в другой, хотя бы по горизонтали.
— У тебя, — тяжело заходит парень, — раздвоение личности или что-то в этом роде?
Возможно, тело одного из моих клонов обладает и таким дополнением, как я своей уникальной способностью.
— Нет. Если этот Крис был психически здоров, то и я – тоже.
— Тогда я не понимаю.
— Просто знай, что я – не он.
В его глазах сплошное непонимание. Он не соврал. Хочет понять, но не может уместить в своей голове значение и масштаб моих слов.
— И он уже никогда не вернётся к тебе. И я скорее всего тоже уйду, и на моём месте будет другой.
Я думал, он меня выгонит. Или станет серьёзным взрослым, который потребует конкретного ответа или прекратить играть в словесные игры. Но он лишь смиренно ответил:
— Хорошо.
Навряд ли что-то хорошее было в моих словах, но он принял их, хоть и не мог осознать.
Он позаботился обо мне: накормил, дал одежду, рассказал, где что располагается и какие вещи принадлежали прошлому Крису. Ночью я снова был в его постели. Просто чтобы дать ему то, чего сам лишил его.
Он снова обнимал, но по-другому. Без той любви. Без ненависти. С одним сочувствием, будто мог понять, в какой ситуации я находился. А ведь я даже не оказался достаточно мужественным, чтобы сказать как есть: «Я из другого мира».
***
— Ты и правда другой, — говорит он за завтраком.
— Ты мне не верил?
— Сомневался. Пойдёшь… куда-нибудь?
— Выгоняешь?
— Нет. Подумал, что у тебя могут быть свои дела.
Свои дела в чужом мире.
Я бы хотел пойти, но уверен: это приведёт к скачку. Дальше. Я опять затрону жизнь другого Криса, разрушу то, что он построил, оставлю ни с чем тех, кто был привязан к нему. Я не хочу.
Кусаю губы, унимаю сердце. Мне неспокойно. Никогда не бывает спокойно, когда я начинаю думать о том, что сделал.
Я никак не могу привыкнуть к осознанию того, что совершаю. Кто-нибудь другой давно бы махнул рукой и не переживал. Определение: все другие версии меня – тоже я, заглушило бы совесть, но не у меня.
Никто из них не хотел бы оказаться на чужом месте. Никто из них не хотел бы умереть раньше предначертанного. Никто из них не должен был меняться со мной местами, но я вынудил. Не спрашивая. Не зная их и не представляя, чем и как они живут. Я выбирал наугад, и волей «судьбы» их жизни менялись с ног наголову. Возможно, проще было тем, кто перемещался на незначительное количество вселенных, одну, две или три, но как тем, кто переместился на сорок две? Что делать им? Где даже названия улиц могли измениться? Где их любимые не живут по соседству? Где их родители уже мертвы?
— Крис.
Парень опять обеспокоен. Кажется, лишь по той причине, что я нахожусь в теле Криса этой вселенной. Грущу я, грустит он, и это тревожит парня.
— Выглядишь… неважно.
В отличие от тех Крисов, что остались позади, я могу хотя бы «выглядеть».
— Просто задумался. Всё хорошо.
Уже никогда не будет «хорошо».
— Зачем врёшь?
— Мне так легче.
— Правда?
— Нет.
— Ты… наказываешь себя?
Вопрос бьёт в горло.
— За что?
— Не знаю.
За всякое.
***
Иногда нападала бессонница. Это важно, ведь даже перемещения по вселенным не отбивали у меня сон. Это было неправильно и странно. Как-то я задумался почему, и вскоре получил ответ.
Длинные ночи без сновидений были ночами самых долгих размышлений. Меня снедала усталость, чувство голода и жажды, одеревенелость мыслей. Собственный эгоизм и циничность, с которой я позволял себе бежать.
Я просто пытался представить, скольких себя я подставил. Хотел сосчитать их, старался вспомнить жизни, в которых думал сыграть их, но всегда провалился. Меня ловили на том, что «Крис стал другим». Я не мог притворяться, ведь это было правдой – я стал другим. Для них. Для родителей. Для друзей, девушки, парня, учителей, знакомых. Все видели изменения. Все знали, что какой-то «я» не такой, но не могли сказать, что именно не так.
Не могли, но думали: «Это – не он». Но не могли вообразить себе исход, который был на самом деле.
Я утопал в ночной тишине. Меня заглатывал холод. Дрожь прогрызала плоть.
Я сделал больше десяти скачков. Больше двадцати. Больше тридцати. Сорока и пятидесяти, я уверен. Я сделал столько, сколько не должен был позволять себе. Я не должен был поддаваться панике. Мне не стоило экспериментировать так часто и много. Мне нужно было остановиться и подумать.
Но как я мог? Каждый раз, перед смертью, перед её приближением, все мысли стирались. Я хотел только бежать. Только спастись и оказаться как можно дальше. Я ни о ком не думал: не вспомнил, что существуют другие жизни, помимо моей собственной.
Может, было бы лучше, если бы я умер тем вечером? Был зарезан? Не обладал способностью?
Я смотрю на свои руки и не понимаю, когда я перестал быть собой. Кажется, эта способность, последствия перемещений не только физически отдалили меня от дома и близких мне людей, но и отдали меня от самого себя. Я уже не прежний – это так, но ощущение, будто я живу уже другим существом. Не совсем человеком. Не отделённым сознанием. Не чем-то, что существует однозначно. Куском плоти в межвселенном пространстве.
Как же я завидую всем тем Крисам, которые не владеют способностью. И рад за тех, которых я не тронул. Я каюсь перед всеми, которых выкинул в другие вселенные.
И я сокрушаюсь при мысли, что всех Крисов ждёт смерть, и только я, беглец, спасаюсь от неё.
Только ради себя. Ради своего спокойствия. И мира. Который я потерял.
Становится ужасно: я совершил слишком много ошибок. Поэтому передёрнутое дыхание, тягость в горле и желудке, дрожь, сидящая в каждом органе, не кажутся чем-то не обоснованным.
У них есть основание – моё преступление против самого себя.
Против каждого себя, которого пришлось отправить на моё место.
Колотит. Изнутри разрывает.
Органы набухают, их ткани рвутся, клетками, атомами еле-еле поддерживают целостность. В животе особенно тяжело. Сердце бьёт тупая боль. Прижимаюсь к коленям, чтобы не напрягать внутренности. Может быть так они не будут натягиваться, выть…
«Может быть» не помогает – их продолжает рвать, как бельё на тряпки. Беспощадно. Безжалостно. Будто я не ощущаю этой боли.
Кусаю губы, тяну зубами до конца. Отрываю маленький кусочек. За ним ещё один. На язык попадает кровь, но я не останавливаюсь. Кусаю по кромке, впиваюсь пальцами в плечи. Дыхание надрывается. Не могу выдохнуть. Меня выворачивает. Солёный водоворот вымывает осколками уют и комфорт собственного тела. Тела чужого Криса. Реальность раздирает раны, проникает в них и закладывает паразитов, которые движутся дальше: по венам, мясу в конечности, до пальцев, в голову, до центра мозга.
Солнечное сплетение горит огнём и, как звезда, прижимает всего меня к себе.
Стону в себя. Хочу уйти, но не могу двинуться. Знаю, боль нереальна, но то, как я ощущаю её, уверяет в обратном.
Тихо пытаюсь вздохнуть. Воздух не проходит через горло. Давлю силой, мышцами из живота. Почти не помогает.