— Пространственно-временное бытие свернулось в вашем саду; все события, люди, вещи вынуждены повторяться. Циклы бесконечны, но в стороне от них лежит…
Голос угас.
Капельки пота выступили на лбу дяди Фина. Он пытался уловить окончание фразы, но слова ускользали от него, как и от нас. Возможно, незнакомец не мог выразить ее на земном языке. Однако речь переплетенных лучей, запечатленная в изгибах сияющих лиан, была красноречива. Сцена напоминала картину Дали: множество несовместимых элементов сливались в кошмарном видении бытия.
Я понимал, что источник усталости, охватившей меня — изображенная на картине магическая печать, на которую пристально смотрел дядя Фин. Он пытался сопротивляться, чтобы его не засосало в воронку конуса, мускулы на его шее натянулись, точно плеть.
— Силой тут ничего не добьешься. — Голос незнакомца был едва слышен, тихий шепот. Его звуки понесли меня вспять, к пузырящимся водам речки Эвенни и к тому летнему вечеру, когда Маргарет увлекла меня к Кандлстонской руине. Тварь, похожая на летучую мышь, вновь отбросила тень на череп Маргарет и на голову моего дяди, внутренняя сила стремилась высвободиться и воспарить назад, к звездам.
Маргарет спала. Если бы доктор Блэк выпил Вино Шабаша, он бы оказался рядом с Элен Воган и ее компаньонами, но незнакомец унес флакон. Возможно, он передал его Алистеру Кроули.
— Если будешь держать ее против света, — объяснил он, — появится совершенно другая картина.
Я в изумлении оторвал взгляд от того, что лежало передо мной на столе. Там, где прежде висело зеркало, виднелось нечто вроде паука. Гигантская голова на крошечном тельце протискивалась в комнату, лапки молотили по перекрещенным лучам. Я осторожно прикоснулся к тонкой ткани, покрывавшей стол. Ее испещрили странные волнистые линии, окруженные иероглифами, расшифровать которые я не мог. Последовав совету существа, я приложил ткань к оконному стеклу. Когда ее пронзили лучи заходящего солнца, я заметил движение в рисунке, нарастание цвета и, наконец, тонко вычерченный портрет девушки. Ее волосы струились световыми волнами, озарявшими глаза. Еще до того, как ее губы растянулись, обнажая длинные и острые зубы, я узнал Аврид. Позади бился смутный силуэт — такой же неясный, как все формы, прорывающиеся в инородные измерения. Тонкая нить света растянулась и вспыхнула в полумраке комнаты. Она задрожала от энергий существа, перевоплощающегося в ткань, которую я вновь положил на стол. В пустоте слева от пропавшего зеркала возникли колебания, раздробленные световые волны напрягались и вытягивались, словно мучительно пытаясь оживить лицо, на которое я смотрел. Мне довелось стать свидетелем, как через четыре столетия дух возвращался в свою Магическую Печать.
Предложение паукообразной твари все еще звучало у меня в голове, но тут передо мною медленно материализовалось лицо дяди Фина с неописуемо злой улыбкой, растягивающей морщинистую кожу.
— Против света! — повторил он, и слой жира под его подбородком затрясся от радости, раскрошился и заморосил дождем драгоценных камней с картины Дали, превращавшихся в снежинки.
— Вскоре ты добьешься своего, мой мальчик.
Он мурлыкал, точно кот, раздувшимся трупом нависнув над тенью.
— Но прежде чем ты приступишь, позволь, я покажу тебе то, что ты искал.
Я сконцентрировался, готовясь к встрече с неведомой силой. При этом я выпустил ткань из рук, и слишком поздно осознал ошибку. Кошачьи глаза, полускрытые нависшей плотью, вспыхнули над магическими печатями и поглотили их.
Перевести иероглифы я не смог, но узнал, что дядя Фин все же отыскал ключ. Он только ждал нужного часа, чтобы повернуть его в замке — столь древнем, что даже Аврид в сравнении с ним казалась дитем вчерашнего дня. Но я, как обычно, готов был следовать за дядей.
Временные потоки слились. В настоящем были кузина Кэтлин, дядя Генри, наша прародительница Аврид и брат моего деда Финеас — вот уж диковинное семейство! В ткани наших жизней нити переплелись так, что медиуму не удавалось полностью их распутать. Теперь все сошлись в комнате, перенасытив ее атмосферу. На лишенной зеркала стене зияла бездонная дыра — тоннель, визжащий от неистового ветра.
И тут появились пузырьки! Крошечные шарики вылетали из пустоты, точно выброшенные водоворотом. За ними последовали кольца света, рожденные в космических бурях, проносившихся сквозь пролом в стене, прежде скрытый за зеркалом.
Энергия прошлого неизмерима, невозможно выдержать ее удар и остаться на ногах. Я увидел огромную сферу, раздувшуюся от разложения и охваченную роскошным распадом, увидел другие шары, которые подбрасывал Алеф-Шут — они искрились радугами смерти, проливались дождем гротескного дружелюбия, словно маски, нарисованные Энсором или перенесенные из ядерного века Дали в теснины ада, созданные магическими Работами Кроули. Я видел, как Маг слился с Финеасом Блэком, жонглирующим крылатыми и рогатыми дисками, вылетавшими из Бездны.
— Чтобы весело сплясать с кошмарами, — произнес дядя, — нужно выйти за пределы всех снов.
Нелепая фраза повторялось до тех пор, пока ее смысл не вспыхнул за шторой ярко-зеленым светом. Я настолько был занят дядей Фином, что не сразу понял, какую игру тот затеял. Шары, упавшие на пол, образовывали каббалистическое Древо Жизни, но древо изогнутое и скособоченное. Его круглые плоды пылали цветами радуги, а одиннадцатая сфера была лиловой. Когда мельтешение прекратилось, шары сплющились в диски и от их кружения поднялись дымки, застывшие в колонны, увенчанные огненными цветами. Цветы покачивались на стеблях, отягощенных тропическими плодами, — изогнутые и лучащиеся стяги чувственных оттенков, вытянувшиеся над ущельями меж двух обсидиановых башен. В самой верхней точке этой мандалы вознеслась Башня Даат с рептильными лучами сплетенного мрака, пронизанного светом Кетер, — она походила на извивающиеся щупальца кошмарного осьминога.
От игр светотени рябило в глазах, и я не сразу уловил разительную перемену, происшедшую с дисками. Они поднялись в воздух и тут же рухнули в глубины, окутанные ночью. Позади виднелись двойные башни из тоннелей, переплетенных за Древом.
Дядя Фин внезапно ткнул пальцем в голову рептилии, свивавшей кольца над туманной пропастью, что отделяла серую башню от черного ее близнеца. Точно увитая лианами решетка, мандала приняла вид джунглей, в которых бесконечно множилось единое Древо. В ветвях голосили и раскачивались священные обезьяны, скакали гибкие кошки, висели летучие мыши, астральные рыбы плавали в прудах, отражавших Тоннели Сета.
Дядя Фин нажал на еще одну голову, похожий на кнопку выступ на стене башни, в которой конвульсивно поднималась и опускалась подвижная клетка, вроде кабины лифта. Мы вошли в кабину, дядя захлопнул дверь. Клетка задрожала под нашим весом — в основном, моим, поскольку дядя Фин, несмотря на тучность, весил не больше призрака. Внезапная паника охватила меня, когда мы начали быстро спускаться. Мне хотелось выбраться на свободу, на свежий воздух — в открывшуюся в вышине сапфировую пустоту, пронизанную сетью ветвей, на которые, прежде чем воспарить в лазурь, садились птицы с пестрым оперением. Однако мы спускались все быстрее, и от перепадов давления тупая боль пронзила мой череп. Клетка резко дернулась, остановилась, дядя Фин вывел меня в длинную галерею, окутанную зеленоватым туманом. Место казалось смутно знакомым, однако я определил, где мы находимся, только увидев строй изваяний. Они походили на статуи безмятежного Будды, и, заметив дефекты материала, из которого они были сделаны, я догадался, что это оригиналы статуй, выставленных в магазине Огюста Буше. Лифт погрузил нас в таящиеся под магазином пещеры. Мы опустились на один или несколько этажей, скрывавшихся, скорее всего, под демонстрационным залом, и теперь находились рядом с теми Другими, облик которых мсье Буше не открывал покупателям.