— Быстрее закрывайте полог! Не выпускайте пар! — верещали женщины.
Мы вошли, и со всех сторон нас обступил жар: он обнимал наши съёжившиеся плечи, выпрямлял наши спины и пальцы, выгонял мурашки, согревая до самых пяток. И уже не верилось, что там, снаружи, мы могли мёрзнуть. Здесь пахло смолистой хвоей от запаренных пихтовых веников и лапника, которым был устлан пол, разморённые краснощёкие банщицы то и дело охали и кряхтели.
— Давай я тебя попарю! — предложила сестра и взяла самый пушистый веник, чья хвоя была мягкой и приятно покусывала спину.
Жека любит баню и здорово умеет парить. Стало совсем жарко, и мы, осмелев, побежали в речку. Женька с коротким отрывистым криком «А!» сиганула первая, от неё шёл пар, к спине прилипло несколько коротких пихтовых иголочек, детский восторг искрился в глазах, и я последовала её примеру. Я вопила разливисто и долго, на разные лады сообщая всему миру, что вода всё-таки о-очень холодная. Потом мы снова бежали в парную, грелись, и снова ныряли в речку. Это нехитрое развлечение стало для нас настоящим счастьем в тот вечер на Чусовой.
Новое утро дало неуверенную надежду на сухой день. Видимо, на небе иссякали запасы воды. Из-за скал стало выглядывать бледное, еле заметное пятнышко солнца. Это был несомненный повод для радости. Женщины вспомнили, что они «прекрасная половина» и поспешили снять дождевики и куртки, взамен достав со дна рюкзаков маечки и шорты. Жека стащила с уставших намозоленных ног кирзовые сапоги, зашнуровав лёгкие парусиновые кеды. Я отыскала в косметичке флакон своего любимого парфюма со свежим ароматом арбуза. Собираясь дома, я упустила тот факт, что в настоящем походе все пахнут одинаково: дымом костра, сыростью и, в лучшем случае спреем от комаров с ядрёным ванильным душком.
Подруги Тамара Николаевна и Валентина Ивановна были рады солнышку больше всех и надели интригующие купальники кислотных расцветок. Наш папа этим купальникам дал бы более яркое определение, но я скажу так: на первый взгляд казалось, что на швейной фабрике закройщики решили сэкономить ткань, и из отреза материи, рассчитанного на один купальник, пошили три. И, возможно, даже получили премию за эффективность…
— Ого! И не холодно вам? — хихикал Ванька. Костя смутился и ткнул его в бок. А нимфы и не думали смущаться, даже наоборот, раззадоренные вниманием хоть и малолетних, но всё-таки мужчин, стали плескаться в реке, верещать от холодных брызг, а потом решили сфотографироваться, взгромоздившись на мокрый отполированный водой камень.
— Виктор, Виктор! Будьте любезны, сфотографируйте нас! Давайте скорее, тут так скользко, мы сейчас упадём! — позвали они мужчину, который тем временем курил на берегу и думал о чём-то своём. Никто не знал о Викторе толком ничего, кроме того, что он приехал сюда один и что в прошлую субботу ему стукнуло сорок три. Он носил модные рваные джинсы, фиолетовые кеды с ярко-зелёными шнурками, и вот теперь не успел прекратиться дождь, как Виктор расстегнул рубаху и надел сомбреро. Вечерами у костра он частенько пел. Так деревенский кот, учуяв кончиками усов дуновение мартовского ветра в форточке, выходит на крышу, поближе к первому солнышку, и заводит свою серенаду, в которой нет ни мелодии, ни красоты, зато сколько надежды и упорства!
Виктор пел упоённо, с придыханием, изрядно фальшивя, что сразу даже и не узнать знакомой песни. Но подругам Тамаре Николаевне и Валентине Ивановне нравилось, они романтично поднимали головы к небу, то и дело тихо вздыхая по очереди. Не все были для Виктора благодарными слушателями. Как-то раз ночью в палатке мы с Жекой старались уснуть под протяжное «Я люблю тебя до слёз», закрывая рты спальниками, чтобы совладать со смехом, стремительно рвавшимся наружу. Однако на самой кульминации припева Виктор не удержал ноту, и мелодия снова предательски съехала. Тут Женька не выдержала:
— Аххаахаа! Аххаахаа! — отчаянно захохотала она.
— Аххаха! — вторила я.
И тут снаружи песня смолкла, послышались удаляющиеся шаги Виктора и ворчание дам: