Стало казаться, что всё это мне снова снится, голова приятно закружилась, будто я только что выпила чашку горячего пряного глинтвейна, и он предлагает мне какую-то другую, не известную до этого часа реальность, и я уже вроде бы не здесь, не в спальне, но где?
— Побежим быстро-быстро, а когда скажу: «Давай!», ты оттолкнёшься и прыгнешь! Прыгнешь, как на физкультуре в длину, — объяснял Андерсен, и голос его зазвучал ниже, становясь всё объёмнее.
— Куда побежим? Андерсен, по физкультуре мне ставили «четыре» из жалости, я не умею прыгать в длину! — отпираюсь я.
— Просто побежим, и всё. Ты мне веришь? А себе? Когда скажу, прыгай, будто за тобой горит мост, а я тебе помогу.
Андерсен помогает мне забраться на карниз балкона, сам встаёт рядом и берёт меня за руку. «Побежали!» — командует он. Я в смятении, во мне борются два чувства: с одной стороны — у нас пятый этаж, мы попросту разобьёмся, как пьяные дураки, а с другой — я верю Ангелу, он никогда не подводил меня. Видимо, Андерсен что-то задумал, и я подчиняюсь ему. Мы бежим. Быстрей, чем перед финишем, когда я бежала кросс, быстрей, чем я когда-либо тренировалась на набережной, быстрей, чем даже когда готовилась к походу в Ергаки. И удивительно: мне так легко, будто тело моё почти не имеет веса, будто раньше к моим ногам были привязаны камни, а теперь я сбросила их, надев классные кроссовки. Я и не думала, что наш карниз такой длинный, как взлётная полоса.
— Давай, — кричит Андерсен. — Давай!
Ошеломлённая его криком, я подчиняюсь. И верю ему, и себе, и Ему. Андерсен держит меня за руку, и мы летим! Я чувствую лишь прохладный воздух вокруг, ветер, подгоняющий наш полёт, и горячую ладонь Андерсена. Он так крепко держит меня, словно я могу сорваться с этой высоты, выскользнув обратно в спальню. Я доверяю ему, моему Ангелу Хранителю, безусловно, без сомнений, полностью, и потому мы летим. Только держи меня и не отпускай! Я прошу, не уходи, я хочу ощущать, что ты рядом. Кто же ты на самом деле, Андерсен? Откуда ты и для чего мне дан? Мне кажется, я знала тебя ещё до того, как прийти в этот мир. А иной — существует ли? Видел ли ты Бога? Что Он думает обо мне? И вообще знает, что я есть?
Звёзды начали гаснуть одна за одной, край ночного тёмного неба становился сиреневым, потом бледно-розовым: дело шло к рассвету.
— Пора возвращаться, — Андерсен глянул на меня с прищуром, и мы снова очутились на карнизе балкона.
Глава 4. Родные места: озеро Данилово
Надо мною тишина,
Небо, полное огня.
Свет проходит сквозь меня,
И я свободен вновь.
Группа «Ария», песня «Я свободен»
Это воскресенье мы с мужем старались прожить как самый обычный выходной, лишь один из многих дней нашей жизни. Но у нас плохо получалось: мы не могли не обращать внимания на большую спортивную сумку, приготовленную в коридоре, и стопку одежды на диване, которая с нетерпением ждала, когда её уместят в эту сумку и застегнут молнию. Саша сегодня уезжает в командировку на месяц. На душе тоскливо и тревожно, но мы не выдаём своей грусти, шутим, хотя выходит это коряво. Как же я не люблю прощания! Эти долгие проводы в коридоре, длинные тягучие минуты, заполняемые бессмысленным обменом репликами, когда уже всё давно сказано, а главное, и так понятно без слов. И хочется просто сесть на пол, прислониться спиной к стене и зареветь… Я провожаю его не на войну, не в космос и даже не в армию. Но подумать только, за месяц уже опадёт цвет белоснежных яблонь, молодая зелень покроется слоем городской пыли, пройдут пять понедельников и четыре пятницы, наступит настоящее лето, и, скорее всего, я уже стану носить босоножки…
Муж тоже не любит прощаться, и потому ушёл, не мешкая, подобно хирургу, чьи движения точные и быстрые, что сокращает пациенту боль. Щёлкнул дверной замок, я всё ещё чувствовала тепло его поцелуя. Впереди тридцать рассветов: солнечных и пасмурных… Тридцать ночей я буду ворочаться с боку на бок, перекатываясь на кровати из стороны в сторону, и засыпать лишь под утро на его подушке, которая хранит его сны. Я разложила футболку мужа на кровати, разглаживая руками. Она когда-то была чёрной, а теперь изрядно выгорела, впитала аромат румяных пончиков, что я пекла вчера, дым выкуренной пачки сигарет и древесные нотки одеколона. На груди изображён белый вертолёт с большим воздушным винтом и внизу подпись маленькими буквами: «Mr. Andersen». Никогда раньше я не замечала этой надписи, имеет ли это отношение к Андерсену, что называет себя моим Ангелом-Хранителем или просто случайное совпадение? Я растерянно ходила из одной комнаты в другую, заглядывала в кухню и ванную, подобно душе, которая едва оставила своё тело, и мечется по дому, ища пристанище, но не находит, ведь нет его теперь здесь. Было слышно, как лает соседская собака снизу, как за стенкой сверлят, как за входной дверью гудит лифт… Но в нашем доме повисла тишина, она словно высасывала из меня силы и желание двигаться. Я облокотилась на подоконник и прижалась лбом к окну. На улице галдела детвора, радуясь приближающемуся лету и каникулам, кто-то садился в машину и уезжал, кого-то у подъезда ждало такси, кто-то спешил домой из магазина с авоськой продуктов… И только в нашем доме ничего не происходило. Лоб замёрз от оконного стекла, и я встрепенулась.