— Ну, вот и всё! — он вынул изо рта сигарету и остался наблюдать за нашим «смертельным номером» с противоположного берега.
Я послушала совета старшего, смотала верёвку и убрала в рюкзак.
— Вниз на воду не смотри, чтобы голова не закружилась, — Женя глянула на меня из-под пёстрой банданы и затянула покрепче лямки рюкзака. — Мы ехали увидеть озеро, значит, пойдём.
Жека осторожно шагнула на рыхлое чёрное бревно, поросшее мхом, с торчащими ржавыми гвоздями. Соседние брёвна уже давно обрушились вниз, и этому осталось тут лежать, вернее сказать, висеть, недолго. Жека сделала ещё шаг, и бревно качнулось. Волнение за Жеку охватило меня, я молча смотрела, как она плавно передвигается по бревну. Рюкзак на спине, хоть и небольшой, но явно мешал ей. Женя перешагивает на другое бревно, когда-то залатанное корявым горбылём, оно выглядит надёжнее первого, но доверять ему тоже не стоит… Вот она уже шагает по поперечным доскам старого моста, некоторые из них были оторваны нарочно и использованы, видимо, в качестве дров, некоторые сгнили и рухнули вниз без посторонней помощи.
И вот Жека на земле! Она стоит на противоположном берегу Тунгуски, на опушке соснового леса, довольная тем, что у неё получилось пройти по разрушенному мосту, и путь к нашему озеру теперь открыт.
— Одна есть! — Захарыч закуривает новую сигарету.
Женя машет мне рукой:
— Теперь ты давай!
И я встаю на бревно, чувствую, как оно начинает прогибаться подо мной, напоминая вибрирующую струну. Нет, на прямых ногах, как прошли Захарыч и Жека, мне не пройти. И я сажусь на корточки, хватаюсь за бревно обеими руками, гнилая кора расслаивается и отрывается от него, слетая вниз. А там, внизу, шумит речка, закручивая воду тёмными воронками. Издалека этот мост не выглядел таким уж высоким, а сейчас кажется, что внизу целая пропасть. Моё тело будто вообще мне не принадлежит, меня словно заклинило в этой нелепой позе посередине трухлявого бревна, которое не сегодня-завтра рухнет.
— Ползи по нему! Не останавливайся! Рассядешься — быстрее упадёшь! Не смотри вниз, ползи! — кричала мне Жека.
«Как хорошо, что я работаю не в цирке, а в офисе», — пронеслось у меня в голове, хотя я никогда не стремилась ни на арену, ни уж тем более под купол. Я выдохнула и поползла на четвереньках дальше. Так или иначе, преодолеть этот путь у меня получилось. Старый мост остался позади.
Захарыч двинулся к базе, а мы с Жекой пошли бродить по лесу. Лес молчал. Его всё ещё не отпускала зимняя дрёма. Земля, усыпанная прошлогодней рыжей хвоей и отсыревшими шишками, уже почти освободилась от снега, и всё же была холодной, неготовой принять первые тоненькие ростки молодой травы. На дороге в бору, да-да, именно на той дороге-колее, где так часто застревала папина машина, стояли огромные лужи с удивительно чистой водой, скопившейся после таяния снега. Сосны гляделись в эти лужи, расправляя мохнатые ветви, иногда небрежно стряхивая шишки и капли утреннего дождя. Лишь изредка где-то далеко было слышно кукушку и басовитое ворчание выпи. Мы шли по тропинке, изрезанной корявыми корнями величавых сосен и с наслаждением вдыхали густой смолистый аромат бора. Говорить не хотелось, чтобы не нарушать этой тишины. Наоборот, мы старались пройти как можно тише и незаметнее, чтобы лес даже и не узнал о нашем приезде. И лишь иногда вырывался мой шёпот: «Как же красиво!», «Как всё-таки здорово, что мы приехали сюда!». Вдали лес стал реже и светлее — дорога привела нас к озеру.
— Ну, здравствуй, Данилово! А это мы! — Женька подняла обе руки вверх, словно приготовилась обнять кого-то очень большого.
Край озера ещё скован льдом, похожим на битый хрусталь. Весенний лёд был будто бы кем-то недавно взорван. Чистые, прозрачные ледяные осколки причудливых форм лежали на поверхности. Мы забрались на небольшой понтонный мостик, врезающийся в этот лёд. На мостике лежала длинная жердь, оставленная здесь специально или забытая кем-то. Жека подняла жердь и стала исследовать битый лёд, он хрустел под её концом так, словно это и вправду была куча разбитых фужеров. И этот хруст был единственным вторжением в тишину. Я отломила кусочек льдинки у берега и попробовала на язык. Твёрдое холодное стёклышко таяло у меня во рту, рождая такой знакомый вкус Даниловской воды. Я не спутаю эту воду ни с какой другой: водопроводной, речной, бутилированной из магазина. Эта вода особенная: свежая, мягкая, обволакивающая, пахнущая грозой… Озеро никуда не спешило, ничего не ждало, и не обращало на нас никакого внимания. Ему было всё равно, что весна сейчас или ещё зима, и что там передают в новостях. Оно дремало, сладко позёвывая в объятиях тайги и продолжало смотреть свои волшебные сны…