— Чернички не хотите? — даже через закупоренное окно её слова были вполне различимы и суть их ясна.
— Чего? — еле выдавила я, уставившись на старуху. А та пошарила за пазухой и достала из-под огромной телогрейки маленькую стеклянную баночку с тёмным содержимым.
— Варенье, говорю, черничное будете? — пояснила та.
— Не-еет! Не хотим! — я часто замотала головой, до меня стал доходить смысл её слов. Деревенская бабушка прознала про двух городских туристок и предприимчиво решила сбыть им варенье из местных ягод, спустившись за банкой в погреб. Черника действительно росла в бору недалеко от деревни. Но как эта бабка оказалась у нас во дворе и почему мы не увидели крышки лаза раньше?
Я вышла с ведром на крыльцо, старуха всё ещё возилась с крышкой.
— Простите, а как вы здесь оказались? — решилась я спросить.
— Я-то? — удивилась она. — Живу тут уж полвека как. Вон мой дом, — она кивнула головой в сторону соседской избушки.
— Соседи мы, значит, очень приятно. А как же Вы в этот погреб попали? — не отставала я.
— У нас с Ринванной, покойницей, погреб на двоих. Мужики наши рыли-то, ащё молодые были, крепкие. Ох, и упились они тогда, как черти, ей-богу, прям там, в погребе, и уснули! Проснулись, значит, они средь ночи, не видать ничего, земля сырая кругом. Решили мужики, что мы злыдни эдакие похоронить их удумали, за пьянку ихнюю значить наказать!
Соседка улыбнулась беззубым ртом, и в её глазах загорелись тёплые лучики.
— Теперь уж и нет их никого, одна я осталась вот, — вздохнула она и стала говорить медленнее и тише. — Бабзина я, вам ежели чё надо будет: телевизор посмотреть или варенья захотите, айда ко мне, не стесняйтеся, чаю выпьем иль ашо чаво.
— Спасибо Вам, — я в растерянности стояла посреди заснеженного двора, сжимая в одной ладони тонкую холодную ручку пустого металлического ведра, в другой шнурок от фотоаппарата.
А баба Зина шумно захлопнула лаз тяжёлой крышкой и поковыляла к калитке в заборе, разделяющем два соседствующих участка: её и покойной Ирины Ивановны. Вот, оказывается, как звали хозяйку дома, в котором мы сейчас обитаем. Кто ж знал, что в заборе есть эта хитрая калитка! Не заметить её никак, ведь сделана она из таких же неотёсанных досок, что и сам забор, сливается с ним воедино, вот и разберись попробуй. Глухой покосившийся забор будто проглотил тёмную фигуру бабы Зины, калитка закрылась, сделавшись его частью. Всё стало как прежде, и лишь большие бесформенные следы от калош на снегу выдавали визит непрошеной гостьи.
Я открыла засов на воротах, тот гулко стукнул, створы скрипнули, и я направилась вверх по улице к колонке. Ветхие крыши стареньких рубленых домов подпирали серое тяжёлое небо, ставни все, как на подбор, выкрашены голубым, на окнах белые занавески, на подоконниках — герань. В такие пасмурные дни эта деревенька казалась особенно печальной, вздыхала, о чём-то переговариваясь с угрюмыми соснами, с тоской глядела она на пустые улицы глазами-окнами осиротевших домов, и старилась, старилась вместе со своими немногочисленными жителями. Я остановилась и сфотографировала улицу, с лёгким налётом майского снега, тянущуюся вдоль речки, уводящую к самому бору. Потом набрала воды, шумным потоком ударившей о дно моего ведра, и увидела силуэт приближающейся женщины с коромыслом, по обе стороны которого висели вёдра. Она тоже шла за водой. Из-под её платка выбилась прядь поседевших волос, под расстёгнутой телогрейкой вытянутый серый свитер, кажется, связанный на спицах вручную, цветастая юбка, разношенные галоши… Я, конечно, знала, что здесь, в этой глубинке, все ходят за водой на колонку, отапливаются дровами и углём, редко на каких домах виднеется тарелка — спутниковая антенна, но встретить женщину с коромыслом мне казалось чем-то диковинным. Может, время здесь повернулось вспять, то ли и вовсе оно здесь замерло и никуда не двигается с места уж последние лет сто?..
— Здравствуйте, — решилась я обратиться к женщине, ведь не могла упустить столь колоритную героиню русской деревни. Она равнодушно кивнула.
— Простите, можно мне Вас сфотографировать?
— Меня? — недоумённо глянула на меня героиня, будто я предложила ей прокатиться на слоне.
— Ну да. Вы такая яркая! И с коромыслом! В городе таких не встретишь, — постаралась я объяснить.
— А что мне надо делать? — растерялась женщина.
Наверное, я тоже бы растерялась, если бы ко мне подошли и попросили разрешения сфотографировать, как я еду в трамвае на работу или вызываю лифт, или выбираю программу на стиральной машинке…