— Жек, они придут! Надежда живёт через две улицы, пока оденутся…
И я подняла топор.
При нас из ценного фотоаппарат, два плеера и небольшая сумма денег на билеты домой да карманные расходы. Отдать им это? Не думаю, что так мы сможем отделаться… Со мной такое впервые: виски пульсируют, коленки ходят ходуном, а я не могу приказать им успокоиться, хорошо, хоть руки не трясутся. Мой невысокий рост сейчас мне не на пользу, и потому я держу топор, подняв руки над головой.
А может, это чья-то глупая шутка? Но чтобы вот так пугать среди ночи, нет, это не шутка, тем более, что они уже знают, что замечены, и никому не смешно. Над всей этой чехардой мыслей властвует лишь одна главная: «Только бы успеть ударить первой. Не сметь растеряться!». И я уже будто наяву вижу обезумевшие глаза неприятеля, его огромную голову, по которой мне следует ударить. Вижу и кровь из разрубленной раны.
Обычно мне становилось нехорошо в процедурном кабинете уже от одного только вида крови, и медсёстры посмеивались надо мной. Но куда подевалась моя впечатлительность? Сейчас я не боюсь убить человека. Ни о каких моральных категориях, терзаниях совести и речи нет, нет и тени сомнения, что действую правильно. Главное, что заботит меня сейчас — успеть, не промахнуться, попасть наверняка. А что делать со вторым?.. Ну где же Надежда?!
В сенях что-то упало, звякнуло о корыто, нервная брань низким хриплым голосом, удаляющиеся глухие шаги. Жекины руки всё ещё не выпускают дверной ручки, я продолжаю сжимать гладкую рукоять топора. Мы не смеем двинуться с места. Сердце пульсирует в самых ушах, и в ритм его ударов врывается стук металлической задвижки на воротах.
— Юля, мы здесь! — голос Надежды с улицы.
Тело моё вдруг обмякло, опало, кулаки сделались ватными, а топор невероятно тяжёлым. Мы вышли в сени, на полу лежало перевёрнутое корыто, видимо, о его бок и запнулись те двое, покидая дом. Я подняла тонкий крючок, скрученный из металлической проволоки, толкнула входную дверь, и мы вышли на улицу. Снег растаял, в предрассветных сумерках уже отчётливо прорисовывались и сарай, и покосившаяся баня, и забор дровяника с зияющей дырой.
— Что тут у вас случилось? — спросила хозяйка.
Муж Надежды держал охотничью двустволку, внимательно осмотрел дом и показал на окно в сенях: в пустом деревянном прямоугольнике надувались занавески, а потемневшая от старости рыхлая оконная рама стояла на земле, прислонённая к завалинке дома. Рядом притулились лом и лопата. Судя по всему, с помощью ломика злоумышленники вытащили оконную раму. Душа моя сжалась при той мысли, что мы с Жекой могли крепко спать и не услышать, как те лезут к нам в дом. Этой тяжёлой ржавой лопатой они могли огреть нас, и что бы было тогда… Вообще я поняла, что в своих рассуждениях лучше избегать частицы «бы», она лишь напускает туман и отвлекает от главного. А главное сейчас то, что всё хорошо окончилось.
— Ну и дела, — голос Надежды был по-прежнему ровным, лицо, обрамлённое синим платком, тоже не выражало беспокойства.
— Спасибо, что пришли к нам среди ночи, — Жека перевела взгляд с лопаты на дыру в заборе, и стало понятно, кто и зачем её сделал.
— Забор надо бы Вань, подлатать, — обратилась Надежда к мужу.
— Починим, чего уж там. Они больше не придут, — успокоил нас хозяин, закуривая.
— Почему? Ведь у них не получилось задуманное, — возразила я.
— Шакалы потому что трусливые. Не придут, — уверил нас Иван.
И действительно, наступивший день был самым обыкновенным. Прогулялись до озера по сырым лесным тропинкам. Радушная Александра напоила нас свежим чаем с мятой и чабрецом и словно невзначай рассказала, мол, не зря об этих местах слагают легенды, и что здесь, на берегу этого особенного озера, хорошо получается медитировать. Мы удивлённо глянули на неё.
— Не знаете, что это такое? Хотите, я проведу для вас медитацию?
— Спасибо, конечно, но вдруг голову снесёт, и что потом делать?.. — отказалась я, потому что не имела практики медитаций, вообще слабо представляла, в чём её суть, для меня понятие «медитация» располагалось где-то между сеансом гипноза и консультацией экстрасенса. Словом, я не доверяла ни Александре, ни её «медитациям».
— А в городе голову не сносит от работы? — ухмыльнулась Александра.
— Бывает, бывает, — вздохнула я и перевела разговор на другую тему.
Захарыч пошёл с нами в деревню за хлебом и рассказал, как Александра появилась здесь, на берегу Данилова. Оказывается, эта женщина — мать троих взрослых детей. Когда-то давно она, оставшись без мужа, поехала на заработки в Москву, а мегаполис затянул, проглотил её своей голодной пастью, вырваться из которой удалось лишь спустя девять трудных лет. Уставшая, опустошённая, разочарованная иллюзорностью успеха, которым часто ошибочно наделяют жителей столицы, Александра в отчаянии подалась в какую-то секту, отписав квартиру сомнительной религиозной организации, стала странствовать по миру, лишившись средств к существованию и потеряв связь с детьми…