— Что за человек этот майор Рэнкин, кроме того, что вы уже рассказали? Могу ли я рассчитывать на добрые стороны его натуры?
Доусон покачал головой:
— Сомневаюсь, что они существуют.
Открылась дверь, и вошел Треверс.
— Извините за задержку, миледи, — сказал он. — Но я посылал за сливками. Кухарка думает, что вы предпочитаете кофе с молоком.
— Спасибо, — сказала Энн. — Очень мило! Вы передадите мою благодарность кухарке? — Она встала и налила себе чашечку. — А вы не хотите? — спросила она Доусона.
Он покачал головой:
— Обычно я так занят, что мне не до легких завтраков.
— Полагаю, Джон заваливает вас работой?
— В это время года, когда парламент на каникулах и большинство людей уехали отдыхать, немного легче.
Энн отхлебнула кофе.
— Майра должна приехать к ленчу, — сказала она. — Треверс говорил мне, что ждет ее.
— Да, — ответил Доусон. — Я провел расследование после вашего звонка и выяснил, что майор Рэнкин увез Майру в Гринвич. Нынче утром там должно состояться какое-то представление. Я толком не знаю какое, кажется, что-то связанное с морскими кадетами.
— Звучит достаточно безобидно, — заметила Энн.
— Должен предположить, что это была идея Майры. Я не верю, что майор — ранняя пташка, но Майра не желает пропустить ни одной достопримечательности, а он объявил себя ее эскортом.
— Я дождусь Майру и увижу, в чем тут загвоздка. А сейчас я не буду мешать вам, если у вас есть работа.
— Мой ответ, леди Мелтон, — разговаривать с вами для меня удовольствие.
Энн взглянула на него с легким укором:
— Неужели вы должны называть меня леди Мелтон. Вы же называете Джона по имени.
— Мы были в одной школе, — ответил Доусон Баркли. — Я поступил в младший класс, когда он учился последний год. Но спасибо. Мне нравится называть вас Энн. Я так много слышал о вас, что мне кажется, будто знаю вас давным-давно.
— Близнецы много болтали, полагаю?
— Майра тоже. Я не думаю, что она может причинить себе серьезный вред, она любит вас и не захочет огорчить.
Энн улыбнулась несколько застенчиво:
— Я чувствую, что мне нельзя было оставлять ее одну!
— Но вы не могли поступить иначе. Вы должны были подумать о себе и Джоне.
— Да, конечно.
Энн поставила пустую чашку и подошла к окну. Через площадь медленно двигался транспорт. Здесь ощущалась атмосфера пыльной подавленности: на деревьях, на траве, на всем, что осталось от частных садов аристократических обитателей великолепных особняков, многие из которых давно превратились в многоквартирные дома или конторы.
Энн обернулась и оглядела комнату. Доусон стоял у стола, и на его лице отражались чувства, которых она не поняла. Он выглядел обеспокоенным, и на миг Энн показалось, что он утаивает от нее какие-то сведения, которые ей необходимо знать. Но, увидев, что она смотрит на него, он быстро улыбнулся, слишком быстро, как будто насильно.
— Как Джон? — спросил он.
— Прекрасно.
Энн надеялась, что ее голос звучит не очень напряженно, но говорить о муже просто и естественно было почему-то почти невозможно.
— Он удивительный человек, — задумчиво сказал Доусон. — Но конечно, нет нужды, чтобы я говорил это вам.
— Почему удивительный?
— Потому что обладает способностью быстро постигать вещи глубоко, до деталей. Он всегда старается понять точку зрения других людей. Здесь у меня его доклад, который он хочет подготовить к началу сессии. Выдающийся документ. Чтобы составить его, он проделал огромную работу. Из него видно, как серьезно он стремится быть справедливым и к человеку у власти, и к тому, кто должен выполнять его указания. Надо ли мне честно сказать вам, что я не верю в его будущее как великого политика именно из-за этого качества? Но благодаря ему он станет великим гуманистом.
— Я бы хотела побольше знать о его взглядах.
— Он с вами об этом не говорит? — Энн покачала головой. — Очень похоже на Джона. Чрезвычайно скрытен. Всегда трудно определить, что он думает. Полагаю, это качество необходимо для человека, занимающего высокое положение. Но одно могу сказать вам абсолютно точно: Джон чудесный друг.
— Рада этому, — ответила Энн, стараясь говорить естественно. — Возможно, ему повезло, что вы работаете с ним.
Доусон бросил на нее быстрый взгляд, затем сказал импульсивно, словно у него не было времени подобрать слова:
— Хотел бы я, чтобы вы этого не говорили.
В его голосе было столько чувства, что Энн удивленно посмотрела на него. Потом она поняла, поскольку привыкла с самого детства общаться с людьми, которых одолевали тревоги, беспокойства, болезни, поняла, что у Доусона тяжело на душе, очень тяжело. И все, что было в ней отзывчивого, материнского, поднялось волной, и собственные тревога были забыты.