— Мне жаль, — снова пробормотала Энн.
Это было все, что она могла сказать.
— Что я хотела спросить у вас, — продолжала леди Мелтон, — это следующее: не будете ли вы возражать, если я вернусь в Галивер? Я бы хотела, если это возможно, умереть там. И я бы хотела, чтобы вы были совершенно откровенны. Если вы думаете, что это расстроит вас или бросит печальную тень на ваше будущее, я останусь здесь.
— Но конечно же вы должны вернуться. — Энн была настолько поражена этой просьбой, что потеряла дар речи.
— Нет, вы не должны отвечать так, — сказала леди Мелтон. — Я бы хотела, чтобы вы обдумали свои слова. — Она улыбнулась, и Энн показалось, что эта улыбка была мягче и нежнее, чем любое другое выражение на ее лице. — Я прекрасно знаю, Энн, что была не очень добра к вам. Нет причин, чтобы вы считались со мной теперь.
— Но вы не должны так говорить, — быстро сказала Энн.
— Почему нет, если это правда? — спросила леди Мелтон. — Дитя мое, я была чем угодно в своей жизни, но я никогда не лицемерила и никогда не притворялась перед собой. Я знаю себя, и с тех пор, как я оказалась здесь, обдумывая все, что сказал мне доктор, я вижу многие вещи более четко и, возможно посмею сказать, более человечно. — Она посмотрела мимо Энн на огромную вазу с цветами, стоявшую на уродливой каминной полке и превратившую ее чуть ли не в чудо красоты. — Полагаю, для любого человека будет потрясением, если ему скажут, что он умирает, — мягко сказала она. — Мы все хотим жить, и все верим, что смерть где-то далеко впереди и нам не надо беспокоиться о ней. Но когда сталкиваешься с ней лицом к лицу, все перспективы меняются. Вещи обретают реальные пропорции — многие из них, которые казались жизненно важными, становятся очень мелкими и тривиальными.
Леди Мелтон помолчала. Энн не сказала ничего, она могла только сидеть тихо и напряженно, не отводя глаз от лица свекрови.
— И вот, когда встречаешь смерть, — продолжала леди Мелтон, — испытываешь облегчение, зная, что не надо больше притворяться, не надо даже бороться, что ты можешь только лежать на спине и быть честной и с собой, и с людьми. В этом есть некоторое облегчение, поверьте.
Она посмотрела на Энн и снова улыбнулась. Казалось, она чего-то ждет, и Энн нарушила тишину, взволнованно произнеся:
— Но конечно же, вы должны вернуться в Галивер. Джон захочет этого.
— Захочет? Я, в сущности, не знаю, — сказала леди Мелтон. — Я не сделала Галивер особенно счастливым местом для него, поэтому и хочу, чтобы вы превратили его в настоящий дом для Джона в будущем.
— Я? — вопрос вырвался у Энн прежде, чем она успела подумать.
— Да, вы, моя дорогая. Кто же еще?
Энн опустила глаза. Весь этот разговор сбивал с толку, она не представляла, куда он может завести.
— Послушайте, Энн, — снова заговорила леди Мелтон. — Я хочу кое-что сказать вам. Вивьен приезжала вчера проведать меня. Она сказала, что выходит замуж за Доусона, и это сделали вы. Она сказала, сколь многим они обязаны вам за счастье, которое, они уверены, ждет их в будущем. И я начала думать после этого, думать очень серьезно о будущем Джона и вашем. Я была жестокой с ним. Вам кажется смешным, что я говорю это вам, верно? Но я уже сказала, что в такие минуты, как эта, перестают притворяться. Да, всю жизнь я была жестока к Джону, моему единственному ребенку.
Энн снова подняла глаза. Леди Мелтон смотрела на цветы. В ее голосе не было особенных эмоций, он был ясным и четким. Но Энн почувствовала, что в этот самый момент пожилая женщина переживает глубокий кризис.
— Это кажется смешным, — продолжала леди Мелтон, — хотеть объяснить себя кому-то, но я хочу объяснить вам себя. Я не думаю, что кто-нибудь вам много говорил обо мне. Вам не говорили, к примеру, что я родом из безвестного провинциального церковного прихода в Йоркшире, из дома, угнетенного бедностью, и что я была старшая из шести дочерей в семье викария.
Энн выглядела пораженной.
— Я понятия не имела…
— Я сделала, конечно, то, что называют блестящей партией. Возможно, вы в состоянии представить себе всеобщее удивление, когда отец Джона сэр Фрэнк Мелтон прискакал верхом из дома своей бабушки, где он гостил, и официально попросил моей руки. Я была на седьмом небе от счастья. Сегодня я чернорабочая в семье, старшая дочь, на которую возложены все заботы и вся ответственность, а завтра — предмет зависти и семьи, и друзей, девушка, которой достался самый богатый и известный жених, когда-либо появлявшийся по соседству. Кроме того, я была влюблена в него. Я обожала его еще с той поры, когда мы детьми играли вместе.