Так и кончил, не зная, с кем он – с Мариной, с Кирой?
Ушел в душ и пропал. Марина видела и картинку, и Лёшкино смятение. Несмотря на мгновенную вспышку мучительной ревности, быстро, впрочем, прошедшей, ее разобрал истерический смех: так панически бежал Леший с поля боя, испугавшись бледного призрака этой девчонки, словно подглядывавшей за ними. И надо же было ей возникнуть так не вовремя! Марина в который раз за последнее время кляла свое проклятое ви́дение – господи, жила бы, как все, знать ничего не знала, картинок никаких не видела, и Леший бы не дергался так. А не сама ли она и вызвала к жизни это привидение, вспомнив о сопернице в минуту своего торжества? В самую неподходящую минуту! Не выдержала, пошла за ним:
– Ты тут, часом, не утопился?
Леший сидел на бортике ванны. Насупился, молчал мрачно. Марина посмотрела на него сверху – сколько седых волос-то! Вот уж правда – бес в ребро. Но когда он поднял на нее красные – совсем больные! – глаза, она вдруг испугалась, что может и впрямь потерять его. Не потому, что уйдет от нее, а просто – уйдет навсегда, как Дымарик. Не выдержит, сломается. И сказала нежно:
– Пойдем спать, поздно. Забудь!
– Я бы забыл… Но ты же видишь – она, как осколок, застряла во мне.
«И во мне», – подумала Марина.
Часть 2. Разбор полетов
Невозможно вытащить себя за волосы из болота – а именно этим Марина и занималась. К единственному человеку, который мог помочь ей в этой бесконечной борьбе, – к Валерии! – обратиться было бы немыслимо. Приходилось справляться самой, а получалось плохо: на ее собственную боль накладывалась Лёшкина, и получался замкнутый круг. Она металась в нем, как загнанная белка.
Она часто уходила в ванну, где горько плакала под заглушающий шум воды. Она боялась за Лешего, боялась его потерять. Она видела, как похожа на него черноглазая темнокудрая Муся, и Ванька – Ванька, ее собственная копия! – тоже был вылитый отец: так же ходил, так же садился, так же морщил лобик и сдвигал светлые брови, так же держал ложку. И опять принималась втихомолку плакать.
Ночью бессонница держала их обоих за горло, но они делали вид, что спят, а печальные мысли витали над ними, не рассеиваясь и не улетая. Иногда Лёшка тихонько вставал и уходил в мастерскую, и тогда нагретая постель – ночи стояли жаркие – казалась Марине холодной, как лед. Потом она догадалась наводить на Лешего сон – он мгновенно проваливался в тягучее забытье, сквозь которое слышал иногда, как негромко плачет рядом Марина, но проснуться не мог. А ей так было легче: оставалась только собственная боль.
Она рассматривала Лешего и думала: «А он постарел – вон морщинки у глаз, и на лбу. Но все равно красивый, а я и забыла, присмотрелась, привыкла…» И, не касаясь, легко проводила пальцами надо лбом, над глазами – разглаживая морщинки, очерчивая брови, линию носа и губ, обводя скулы, шею и плечи. Один раз нечаянно прикоснулась, и он тут же, повернувшись во сне, привычно обнял ее, прижавшись всем телом – Марина попыталась тихонько освободиться, но он только сильнее обнял и уткнулся носом ей в плечо, положив руку на грудь. Остаток ночи она не спала, изнывая от желания, но даже этот жар не смог растопить ту ледяную стену, что стояла между ними.
Редкие моменты близости не делали их ближе, а словно разводили все дальше, настолько не похоже было это осторожное соитие на настоящую страсть. Имитация, подделка. Дожили! Разговоры у них не очень получались – оба боялись высказать все, что наболело, а Марина не раз срывалась – только было Леший пристроился с чувством ее поцеловать, как она оттолкнула его руку:
– Ну, скажи – чем? Чем она тебя взяла, чем держала? Что у нее такого есть, чего у меня нет? Ну – молодость, свежесть, понятно. Но таких – полно вокруг. Сексом? Что, минет хорошо делала?
Леший чудовищно покраснел и закрыл глаза, сморщившись, как от удара – не увидел, как по лицу Марины прошла легкая судорога.
– Марин, вот это действительно… удар ниже пояса! Давай, добивай меня. Господи, я и так не знаю, как жить от стыда…
– Ладно, прости. У меня воображение чересчур богатое – картинки сами в глаза лезут. Я представила, как она…
– Перестань!
– Так меня чуть не вырвало.
Леший посмотрел Марине прямо в глаза:
– Да, ты права. Этим и держала. Ничего духовного – душевного! – между нами не было, один голый секс. Физиология, как ты говорила.