– Толик! (так звали «Заячью губу»). А когда пойдём? – хорохорились и торопились познать неизведанное наши героические футболисты (Интересно, Славка–то играл потом в какой-нибудь серьёзной команде?).
– Да прямо сейчас. Пошли. Я уже договорился.
И Слава с Серёжей с трепетом душевным попёрлись за своим так раззадорившим их вожаком.
Почти все домишки были какими–то ветхими и покосившимися. Подойдя к одному из них «Заячья губа» счёл необходимым наставить своих учеников:
– Я пойду первым. Вы здесь ждите. Кто пойдёт следующим – сами решайте.
После чего Толик постучал тихонько в низенькое окошко, а потом скрылся за любезно распахнувшейся перед ним дверью. Серёжа и Слава остались на улице ждать своего звёздного часа.
Постояли возле дома. Походили туда–сюда, чтобы унять мелкую дрожь в коленках. А потом Слава на правах местного старожила высказал своё мнение:
– Я пойду первым, а ты – за мной.
Но Серёжа наш был тоже тёртым калачом, и уступать своё место под солнцем никому не собирался.
– Нет, первым пойду я.
– Почему?
– Потому что я больше голов забиваю.
– А кто тебе, хвастуну, пасы даёт?
Бац! Бац! Яростно сошлись в неистовой схватке наши юные дон Жуаны. Долго мутузил они друг друга, валяясь на грязноватой деревенской траве... Силы–то у них были примерно равны. Оба драться умели (Кстати, это искусство оказалось почти единственно необходимым для достойного проживания в железнодорожном интернате).
Потом немного поостыли, постояли, посмотрели друг на друга: у Серёжки из носа тёплым ручейком текла кровь, зато у Славки бровь была рассечена, и глаз начинал заплывать. Теперь Серёжа первым перешёл в наступление за право побарахтаться в постели со стареющей деревенской распутницей.
– Я пойду первым!
– На! Я первый сказал!
– Давай тогда вон до той колонки побежим, кто победит, тот и будет первым.
– Испугал! Да я тебя и в болотных сапогах перегоню.
– Ну, что, побежали?
– Раз! Два! Три!
Но поскольку наши юные «бабники» были одного возраста, одинакового роста, и играли в одной линии атаки, то и определить победителя в забеге сами он, конечно, не смогли.
– Я – первый.
– Выкуси! Ты сзади прибежал!
– Врёшь!
Бац! Бац! После второй схватки у Славы тоже из носа густо закапала молодецкая кровь, зато у Серёжи почернело слегка левое ухо (А ведь наши юные гладиаторы ещё даже и не видели, за Что они свою кровь проливают).
В течение двух часов, пока «Заячья губа» развлекался с предметом их общего вожделения, Слава и Серёжа провели пять забегов, не выявивших явного победителя, и примерно десять раундов бойцовских схваток, где, со стороны глядя, пожалуй, обоих соперников можно было посчитать проигравшими.
...Когда удовлетворённо позёвывая и потягиваясь, «Заячья губа» вышел, наконец, на крылечко, он сразу–то и не узнал своих прилежных учеников. Вид у них, действительно, был весьма жалким.
Толик подошёл к ним и властно промолвил:
– Ну, всё. Пошли по домам. Кина не будет.
«Заячья губа» весело и легко зашагал по направлению к посёлку, за ним едва плелись утомлённые «любовным угаром» юные соперники: Серёжа и Слава.
Так устают, наверное, только шахтёры после двух смен ударной работы в подземных забоях. Лица молодых донов Жуанов были измазаны начинающей засыхать кровью, замызганная и грязная одежда выглядела хуже любой тряпки, валявшейся около помойки. Спины, да и вся одежда, были насквозь пропитаны потом, перемешавшимся с кровью и зеленоватой уличной грязью. Они угрюмо ковыляли за своим педагогом и не смотрели друг на друга... Таким был первый сексуальный опыт нашего героя. Ну, конечно, только условно мы можем считать этот опыт таковым... Зато как сильно попотели наши доблестные будущие ловеласы и селадоны, постоянная угроза невинному и высоконравственному слабому полу, называемому простодушными импотентами «прекрасной половиной человечества»!).
Фая, сама впервые оказавшаяся в такой ситуации, начала было лихорадочно и запоздало сопротивляться, но Серёжа – крепкий, хоть и весьма побитый, паренёк, – использовал всё-таки своё физическое превосходство.
И... (Несколько позже, когда Серёжа сдуру, только из-за полного отсутствия в голове мозгов, возомнит о себе и решит стать поэтом, из него выскочит, в частности, и такой высокоумный шедевр:
Как «Надо!» женское «Не надо!»
Должны мужчины понимать!
И что же? Действуя в своей дальнейшей жизни в соответствии с этим гениальным открытием, наш герой – ни разу! – не ошибся. И, действительно, если наши мужчины, хотя бы иногда, не будут проявлять настойчивости, то – боже сохрани! – род-то человеческий прекратится и на земле снова останутся одни обезьяны. Им-то и придётся спасать нашу Землю от следующего нашествия варварских внеземных цивилизаций).
Это была чудная ночь! (Но описывать здесь её неистовую метельную заметь мы не будем, а то какие-нибудь дотошные критики или озверелые блюстители народной нравственности ещё вздумают обвинить нас в попытках развращения нашей давно уже развращённой молодёжи!).
Уже под раннее утро Фая, будто внезапно вспомнив что–то очень важное, крепко прижалась к Серёже, начала лихорадочно целовать его и шептать ему прямо в ухо:
– Серёженька, милый! Спасибо тебе за всё! Как мне было хорошо с тобой. Я ведь тебя никогда не забуду! Пока жива, буду помнить... Теперь и смерть не страшна. Что будет, то и будет.
– Ну что ты, Фая. – утомлённо отвечал на её ласки и слова новоиспечённый мужчина. – Ты не думай о смерти. Не надо. У нас только одна жизнь, да и та короткая. Живи и радуйся (Серёжа! Поступай на философский факультет! Там так ждут тебя мечтающие о достойном преемнике престарелые и измученные своей никому не нужной мудростью профессора!).
– Хорошо, Серёженька. Я и так радуюсь. Жалко, что пора вставать. Тётя Маруся, деловая, уже ходит везде, проверяет...
Фая торопливо свернула измазанную чем–то красным простыню, замотала её в какую–то тряпку и с оглядкой, воровато как-то, понесла её выбрасывать в помойку. Светало. Приближался новый, таящий в себе что–то неизвестное, день.
С этой памятной ночи начался у Серёжи новый период в его переменчивой и сумбурной жизни. На многие вещи он стал смотреть совершенно другими глазами. Они часто коротали свои интернатовские ночи в самой уютной и милой кладовочке на уральской земле. Одним словом, Серёжа серьёзно увлёкся этим, в сущности, безобидным и даже, как уверяют специалисты, полезным занятием.
Чтобы не отвлекать вас от дальнейшего, мы расскажем прямо сейчас всё, что нам известно о судьбе этой доброй, смелой и прекрасной серёжкиной подруги...
Через два месяца Фая действительно ушла из школы и интерната под предлогом замужества. Серёжа поскучал немного, пострадал, но над ним в то время нависло столько каверзных проблем, он так закрутился, выпутываясь из них, что почему–то стал быстро забывать свою верную подругу... а, может быть, просто не сумел по молодости лет оценить её высокие и непреходящие достоинства.
Но ещё через месяц Серёжу как бы что–то толкнуло изнутри, он забеспокоился, даже как-то всполошился, позвал с собой Раю, фаину сестру, отвёл её подальше от интернатских ушей и сразу прямо спросил:
– Рая! Как там Фая живёт?
– Плохо. – смущённо ответила младшая фаина сестрёнка.
– А что случилось?
– Серёжа, а ты никому не расскажешь?
– Нет, конечно.
– Фаю сильно избил муж ейный, а потом сам куда–то пропал.
– Как пропал? Сбежал что ли?
– Не знаю. Его, наверное, Алик и Тимурка за Фаю убили. Только ты никому не говори об этом, а то их увезут допрашивать и посадят в тюрьму.