Серёжа закупил необходимые продукты, отнёс их домой, прихватил с собой томик У.Шекспира на его родном языке и пошёл в свой огород: читать, переживать и успокаиваться (Посмейтесь, уважаемые старики, над такими глупыми и наивными молокососами! Действительно, было бы из–за чего переживать! Это же такая мелочь по сравнению, скажем, с выборами в Государственную Думу!).
Серёжа сел на скамеечку за гороховой грядкой и начал читать сонеты, но сразу же стали попадаться незнакомые слова, а Большой словарь он, будучи в расстроенных чувствах, забыл взять с собой. Серёжа окончательно впал в так называемую депрессию, бросил почитаемый им томик Шекспира в пустое ведро и... безутешно разрыдался (Поплачь, поплачь, Серёженька! Ты же так любишь разные приключения! Вот и схлопотал одно из них на свою бедовую голову). В запале так грубо попранных «погаными людишками» чувств, он проклинал свою «неудавшуюся, загубленную жизнь», этот вдруг опостылевший ему огород и даже висящие над ним хмурые уральские тучи. Он проклинал всё, забыл проклясть только брошенный им в ведро томик Шекспира.
«Зову я смерть. Мне видеть невтерпёж
Достоинство, что просит подаянья,
Над простотой глумящуюся ложь,
Ничтожество в роскошном одеянье.
И совершенству ложный приговор,
И девственность, поруганную грубо,
И неуместной почести позор,
И мощь в плену у немощи беззубой,
И прямоту, что глупостью слывёт,
И глупость в маске мудреца, пророка,
И вдохновения зажатый рот,
И праведность на службе у порока.
Всё мерзостно, что вижу я вокруг...
Но как тебя покинуть, милый друг!»
А как хотелось бы прошептать в нежное ушко белокурой красавицы:
«Что без тебя просторный этот свет?
В нём только ты. Другого счастья нет».
Но приходилось рыдать и посылать всем им вслед неистовые проклятья:
«Шлюхи из фокстротных табунов,
У которых кудлы пахнут псиной,
Бёдра крыты кожею гусиной,
На ногах мозоли от обнов!»
(Когда Сергей Васильевич немного основательней изучил английский язык, он однажды решил сравнить шекспировские подлинники с переводами наших русских переводчиков и с удивлением обнаружил, что некоторые из них, например Самуил Маршак, в поэтическом отношении оказались и повыше «Уильяма нашего... Э, Шекспира»).
...Но недолго безутешно рыдал и лихорадочно метался между огородными грядками получивший первую в жизни увесистую оплеуху герой нашего повествования. Вскоре он подошёл к бочке, умылся тепловатой поливной водой и подумал со своей обычной беззаботностью: «А, плевать! Аллее фэргэт!».
Серёжа тщательно прикрыл за собой огородную калитку и направился... (Никогда не догадаетесь, куда пошёл наш герой после такого в его жизни сокрушительного фиаско!). А Серёжа подошёл к стоящему неподалёку коровьему хлеву, открыл дверь... и обомлел. Телят в хлеву, конечно, не было. Эти неунывающие, ничего неподозревающие бодрячки паслись где–то, стараясь набрать побольше веса к ожидающему их в ноябре забою. Но весь хлев был завален давно не убираемым навозом. Серёжка сразу выругал себя за такую вопиющую бесхозяйственность... И родители, тоже, всё видят, но жалеют его и молчат. А надо бы дать ему лопатой по поджарой заднице, чтобы не забывал своих «творческих» обязанностей! Куры из расположенного тут же курятника даже переполошились, петух возмущённо нахохлился, а потом прокукарекал что–то оскорбительное в адрес своего бывшего кормильца и тренера. Куры тоже возмущённо галдели и думали: «Нехороший ты, Серёжа, человек. Совсем забыл нас со своим «спортом». А мы вот тебя никогда не забывали и не предавали, в отличие от других, московских куриц. Каждый день для тебя яички несём в гнёздышки. Мы стараемся, а ты...». Серёжа сразу вспомнил, где находится хозяйственный инструментарий, и горячо принялся за свою настоящую работу. С каким удовольствием после вдруг опостылевшего ему «спорта» он чистил курятник, сгребал навоз, подливал свежей воды в корытце для своих любимых радужно–разноцветных курочек, потом щедрой рукой сыпанул им двойную норму пшеницы... мир в хозяйстве был восстановлен (надо будет ещё сходить в свинарник и у поросят тоже прощения попросить). Легко стало на душе у нашего героя! Как это у проклятых немцев: «Арбайт махт дас лебэн зюс». Мудро сказано, и добавить нечего!
(Уважаемые наши высокопоставленные господа! Если и у вас на вашем «производстве» приключатся какие-нибудь неприятности или даже трагические случаи, вы тоже, по примеру нашего героя, берите в руки мётлы и лопаты и начинайте очистку засранных вами самими Авгиевых конюшен нашего вечно несчастного Государства!).
Через два дня Серёжа окончательно восстановил пошатнувшееся было душевное равновесие и вернулся к своему обычному, каникулярному образу жизни. Погода была прекрасная, и Серёжа, посадив на своего трёхколёсного коня пять! местных девочек, повёз их на кордон купаться (родная сестра была вместе с мамой занята на огороде). Но, как говорит народная мудрость, «беда не приходит одна».
Серёжа лихо промчался до кордона, решил позабавить немного своих весёлых пассажирок и заехать с подобающим его мастерству шиком на мостки. Туда он и направил послушный его неблагонадёжной воле «Урал». Девочки радовались и визжали от восторга. Ещё бы! Они же прикатили на озеро не с кем–нибудь, а с местной знаменитостью: Серёжей–Динамитом!... Но тут случилось непредвиденное... Серёжа глянул влево и увидел знакомый ему яркий купальник, а рядом с ним – ненавистную дохлую физиономию этого проклятого заморыша Жихарева! У Серёжи в башке что–то вспыхнуло, руки задрожали, мотоцикл пролетел по мосткам почти до края и свалился в воду прямо на виду у ненавистной парочки. Раздался грохот, плеск, истерические визги перепуганных девочек. Мотоцикл забулькал и резко ушёл на дно... Когда Серёжа вынырнул, он сразу осмотрелся вокруг: из воды торчали пять головок, медленно двигающихся к берегу. Ну, слава богу! Все живы, а если бы он сдуру привёз сюда городских девочек, которые не умеют плавать... каюк бы ему пришёл. Когда Серёжа и девочки выбрались на берег, Серёжа ещё раз пересчитал их: все на месте. Серёжа назначил себя командиром спасательной операции и начал спрашивать перепуганных, но не совсем понимающих меру той опасности, которой они только что избежали, девочек:
– Так, девочки, все целы и, похоже, невредимы. Что у кого пропало?
Пропали две сумки и одна туфелька. Две девочки сумели выбраться из воды вместе со своими сумками. Серёжа разделся до трусов и поплыл спасать имущество своих пассажирок. Обе сумки он сразу нашёл. Они просто качались на водорослях. Серёжа прибуксировал их к берегу и прикрикнул на стоящих оробевшей кучкой девочек:
– А вы что стоите? Раздевайтесь и выжимайте одежду. Потом развешайте её вон на том заборе. – Серёжа указал им на свой картофельный участок.
Он снова вошёл в воду: надо было спасать башмачок. Вот его ему пришлось вышаривать долго: дно было илистое, неровное, заросшее водорослями... но, в конце концов, он неожиданно нашёл сразу целых два ботиночка. Серёжа приплыл к берегу. Девочки в трусиках и детских нагрудничках загорали на берегу. Одежда их уже сушилась на заборе. Сразу нашлась и обрадованная хозяйка туфельки.
– Вот эта – моя. А эта – чужая.
– Ладно. Будет запасной. – И Серёжа бросил трофейную туфельку в сторону забора. В воде оставался только мотоцикл, который уже даже булькать перестал. Серёжа передохнул немного. Потом опять пошёл в воду. Быстро зыркнул глазами влево: эти «ряженые сволочи» продолжали посиживать в узком «семейном» кругу и жрать свою покупную отраву. Подбежать и помочь – это же будет так не по–московски! Зря панфиловцы гибли, защищая этих «блудливых» эгоистов!
Серёжа и так и сяк пробовал сдвинуть с места слегка утопленный в иле мотоцикл. Ничего не получалось. Если бы был простой мотоцикл, а то – тяжёлый, колясочный. Да ещё и в ямку какую–то как раз угодил. Ничего не получалось у нашего «лихого» мотоциклиста! Позвать Жихарева? Да он же, гад, плавать, наверное, не умеет! И вдруг захочется его, змеёныша, утопить? Наконец, Серёжа выбрался из воды и сразу побежал к Лесниковым дочкам, наблюдающим за всем этим спектаклем с вытаращенными от изумления глазёнками.