Готовил он и огород к предстоящей зиме: возил на тачке навоз для будущих огуречных грядок, перекапывал освободившиеся участки. Спешил, работал, не покладая рук своих: с каждым днём приближался сентябрь и предстоящее знакомство с новой, поджидавшей его, как змея под камнем, школой. Серёжа сосредоточенно орудовал лопатой и вдруг услышал из–за заборчика такой знакомый и когда–то любимый им голос:
– Серёжа! Серёжа!
Серёжа прекратил работу, воткнул лопату в грунт и посмотрел на заборчик: за ним стола одетая в самый скромный, маскировочный наряд его бывшая пассия Екатерина Антоновна. Она, увидев устремлённый на неё взгляд деловитого огородника, скромно и виновато опустила свои глазки и, видимо, не зная с чего начать, просто замолчала. Серёжа сразу почувствовал себя хозяином ситуации:
– Что вам угодно, Екатерина Антоновна?
– Серёженька! Скоро август заканчивается, мне надо будет уезжать в Москву.
– Ах, я понимаю вас, Екатерина Антоновна. Вам грустно расставаться с объятиями этого недоноска Жихарева... Но я–то здесь причём? Уезжайте спокойно, я вас не удерживаю и желаю вам счастья в вашей будущей семейной жизни.
– Ах, Серёжа, не издевайся надо мной, ты даже не догадываешься, как я измучилась!
– Вы, Екатерина Антоновна, действительно сменили своё яркое платье на более скромное, но, как мне кажется, вы даже нисколько не похудели от всех ваших «мучений»! Вы, видимо, сильно перемучились, тискаясь по кустам с этим сморчком Жихаревым? Сочувствую вашим мучениям, но ничем не могу вам помочь.
– Нет, можешь! – вдруг твёрдо произнесла Катя и решительно подняла на Серёжу свои прекрасные глаза (Держись, Серёжка!).
– Извините, Екатерина Антоновна, сейчас я помогаю своим родителям по хозяйству: таскаю в огород навоз, и если вы хотите пригласить меня шафером на вашу свадьбу со счастливчиком Жихаревым, я вынужден буду ответить вам отказом. Увы, для меня навоз важнее вашего семейного счастья!
– Какого семейного счастья!... Если бы ты знал... Ты можешь меня выслушать спокойно и без насмешек? Ты разве забыл, как нам было хорошо с тобой?
– Конечно, забыл. Я уже написал прощальное четверостишие и всё забыл.
Как было хорошо когда–то нам с тобой!
Теперь один брожу по опустевшей жизни,
И вспоминаю с грустью и тоской,
Как было хорошо когда–то мне с тобой!
Серёжа прочитал это своё четверостишие со всем возможным в его ситуации юмором... А Катя почему–то вдруг заплакала горько и, пожалуй, безнадёжно. Серёже вдруг сразу стало жалко эту прелестную чужую женщину, он смягчил свой язвительный тон и попросил Катю:
– Хорошо, Екатерина Антоновна! Но только расскажите мне всё спокойно, подробно и правдиво, чтоб я смог понять своим недоразвитым до вашего уровня умом, что же произошло на самом–то деле в окрестностях так полюбившегося вам Кисегача! А... «Ты перед сном молилась, Дездемона?»
– Серёжка, ты издеваешься, а я сейчас умру от разрыва сердца... Мне так плохо...
– Екатерина Антоновна, вы, наверное, не успели прочесть «Диалоги Платона», потратив время на выслушивание пламенных признаний обожаемого вами ублюдка Жихарева. Поэтому вы и не знаете, что мудрейший Сократ не придавал особой ценности нашей бестолковой жизни. И действительно, всем нам всё равно придётся отправиться в мир иной, так что бояться тут нечего... Умирайте спокойно, я исполню свой долг и вызову сюда носильщиков в чёрных балахонах...
– Серёжа, я хочу рассказать тебе всё, а ты...
– Я всё понял, Екатерина Антоновна. Когда я вырасту до вашего возраста, я обязательно пойду в попы. Вот интересных–то историй наслушаюсь в исповедальнях! И романы читать не надо будет.
– Серёжа, ты будешь меня слушать?! – истерически взвизгнула потерявшая всякое терпение Катя.
Серёжа не боялся бродить по тайге, но женских истерик он так и не научился спокойно переносить до своего преклонного возраста.
– Екатерина Антоновна! Я внимательно вас слушаю...
– Серёженька!.. .Нет, сначала о самом главном... Я уже договорилась с родителями. Я во всём им честно призналась. Во всём. Они, конечно, там повозмущались, но потом решили: сначала ты полмесяца поживёшь у нас, потом у нас с тобой будет отдельная трёхкомнатная квартира. Папа твёрдо пообещал, значит всё сделает. Мама договорится и с математической и с иностранной школой. Там работают её студенты и студентки. Будешь учиться там, где захочешь. Когда закончишь школу... Мой папа очень большой начальник, у него огромные связи и возможности. Ты – очень умный, и сделаешь блестящую карьеру. Серёженька! Если бы ты знал, как я тебя люблю! Я просто не смогу жить без тебя!
–А Жихарев разве не предлагал тебе утешить твоё страдальческое одиночество?
– Да, я просто ненавижу этого гада, а ты ничего не знаешь и ревнуешь...
– Дорогая Екатерина Антоновна! Я ещё совсем маленький мальчик и даже не догадываюсь, что означает это странное слово «ревность».
– Серёженька, я понимаю, что спорить с тобой совершенно бесполезно. Ты такой... Когда ты приедешь в Москву, ты заставишь всех наших пустомель и говорунов не просто замолчать, а заткнуться... Но я сейчас говорю тебе совсем о другом. Я предлагаю тебе лучшую столичную жизнь в интеллигентной творческой среде.
– У нас петух – творческий работник, а наши поросята интеллигентнее всех ваших пресмыкающихся и самодовольных бахвалов, к тому же, Екатерина Антоновна, я буду просто несносен для высокопоставленного общества, так как не умею обращаться с вилкой и ножом, да и с другими снобистскими столовыми приборами. Я все блюда ем только с помощью ложки!
– Серёжка, это такой пустяк. Ты быстро всему научишься.
– К тому же, папа и мама приучили меня хлебом вытирать тарелки и кушать этот хлеб.
– Серёженька, это тоже просто забавная мелочь.
– Но самое ужасное, Екатерина Антоновна, это то, что мне абсолютно наплевать, что думает обо мне ваша интеллигентная публика!
– Серёженька, мы постелем ковёр в моей комнате и будем кушать на нём как, ну ты помнишь... там на нашем острове нам разве плохо было? Кстати, наша домработница тётя Дуся так прекрасно готовит, лучше, чем в любом московском ресторане.
– Да, бедно вы там, в Москве живёте: на трёх взрослых человек всего одна домработница.
– Серёженька, да ты не думай ничего плохого... Мама с папой целыми днями пропадают на работе, я учусь... и ты будешь учиться. Ты уже почти взрослый и должен думать о своём будущем.
– Екатерина Антоновна! А если я откажусь от вашего лестного предложения, и не поеду с вами в Москву?
– Тогда я сейчас пойду на озеро и утоплюсь. Мне терять в этой жизни больше нечего.
– Катенька! Вот в озере топиться не надо. Тогда я не смогу в нём купаться: буду о вас думать.
– Можно и в Москве с балкона прыгнуть.
– И этого, Катенька, не стоит делать. Сократ заблуждался. У человека – только одна жизнь. И другой никогда не будет. К тому же, говорят, что у христиан самоубийство считается страшным грехом.
– Я и так уже пропавшая грешница. Но ты, Серёжа... Ты знаешь, что такое «Долг чести»?
– Догадываюсь, что понятие «долг чести» было придумано картёжными шулерами, которые сами этой чести никогда не имели.
Катя как-то замялась немного, потом выпрямилась, посмотрела прямо в серёжкины насмешливые, но грустные глаза и всё также смущённо продолжила это тяжёлый для них обоих разговор.
– Серёжа. У меня тётя – врач. Она уже и срок примерно назвала. Серёженька, милый, у меня будет ребёночек.
– Ну и хват этот Жихарев! А по виду – недотёпа!
Катя разрыдалась, вцепившись с изгородь. Она, может быть, и упала бы, если бы не сделал этого. Сергей молчал и ждал, что она ещё скажет. Немного придя в себя, Катя устало и обречённо сказала:
– Да причём тут этот Жихарев! У нас с ним вообще ничего не было. Он же – импотент!