Ехали не спеша. Афанасий Петрович оказался очень интересным собеседником, интересовался учёбой, жизнью в тайге. Говорил не много, но всегда с каким–то углублённым интересом и пониманием дела. А с виду – просто советский служащий.
Когда приехали на кордон, он сам хотел сесть на вёсла, но Серёжа предложил другое.
– Афанасий Петрович! Вы когда-нибудь на дорожку ловили?
– Было дело. А что?
– Давайте я сяду на вёсла, а вы, может быть, и на дорожку что-нибудь поймаете.
– Хорошо, поедем «дорожить».
Пока ехали до окунёвых прикормленных мест, Афанасий Петрович вытащил двух крупных щук и одну помельче. Искренне, даже как-то почти по–детски радовался своей рыбацкой удаче.
– Эх, надо было сразу, хотя бы вечерами, нам с тобой, Серёжа, на такую ловлю сподобиться. А где ты, Серёжа, был?
– Да я же, Афанасий Петрович, в Миассе учусь.
– Да, это – важное дело. Ну–ка, ещё разок закину.
Когда приехали на застолблённое Василием Николаевичем место, сразу прекратили разговоры и молча и сосредоточенно – опытные же рыбаки! – принялись на удочки вылавливать окуней, которые начали клевать как-то не по–рыбьи, а просто зверски.
(Подкормка, кстати, играет в рыбацком деле далеко не последнюю роль. Можно и костей нажечь, можно и тесто сделать с подсолнечным маслом, можно и мормышек использовать, крупы какой-нибудь напарить... словом, рыба охотится за наживкой, а рыбак – за рыбой).
Клевал, в основном, крупный окунь. Серёжа–то наш давненько на удочку рыбёшку не ловил, он больше специализировался на ловле мёрдами, сетями, острогой, неводом, а тут, оказывается, и удочками можно славно поработать.
Наловили они с Афанасием Петровичем два полных больших ведра, начали уже окуней на дно лодки бросать, но вскоре Афанасий Петрович (улыбающийся и довольный удачной рыбалкой) посмотрел на Серёжу и лукаво спросил:
– Ну, Серёжа, какая там у нас пословица про жадность на Урале ходит?
– Жадность фраера сгубила!
– Точно, Серёжа! Сворачиваем удочки и поплывём–ка вон на тот мысок, искупаемся, и на кордон.
Пока московский гость подгребал к знакомым кордонным местам, Серёжа изловчился взять на дорожку ещё одну здоровенную щуку. В общем, рыбалка оказалась сверхудачной.
На берегу собралось уже немало народа: разжигали костры, расстилали на траве скатерти–самобранки. Подальше от берега стоял автобус и несколько чёрного цвета, не местных, а «понаехавших» машин. Когда подплыли поближе, Серёжа разглядел и местное «общество», в основном офицеры и их жёны, и приехавших комиссионых гостей, почти все штатские, и среди них, к немалому удивлению Серёжи, оказалось не менее десятка женщин в строгих деловых костюмах. Но догадливого Серёжу сразу осенило: «Да они трое суток здесь всё перевешивали и пересчитывали! Да, сказочно богата наша Родина! А он, Серёжка, по сравнению с ней просто жалкий бедняк: всего каких–то четырнадцать пудов золота!».
Все сгрудились на берегу, махали руками и радостно приветствовали возвращающихся с богатой добычей промысловиков.
Папа тоже стоял на берегу и махал им рукой, призывая причаливать не к причалу, а поближе к разгорающимся кострам.
Когда они пристали к берегу, восторгу ожидающих их «счетоводов» просто не было предела! (Наверное, если бы к ним на лодке приплыл сам Никита Сергеевич, народ на берегу так не ликовал бы радостно и искренне).
Все были поражены такому богатому улову и радовались как дети. Василий Николаевич сразу решил:
– Ну что, товарищи комиссия, сейчас начнём варить настоящую тройную рыбацкую уху. Рыбы у нас на всё хватит. А щучек и закоптим.
Невдалеке Серёжа приметил ещё и большую кучу линей и, чуть поменьше, кучу крупных карасей (Да, жалко, что папа рано умер: уж он бы сумел накормить всех недоедающих и голодных. У него даже зеки всегда были сытыми и довольными. Может быть и правда, прежде люди были немного другими? Папа рассказывал: офицеры сопровождали вагоны, битком набитые золотом и драгоценностями, а чай пили... без сахара! Где–то нам сейчас таких офицеров и служащих отыскать?!).
Мама, тётя Нина, другие женщины, в том числе и московские дамы деловито и весело (работу же закончили!) хлопотали вокруг «скромного» уральского угощения. Папа отвёл Серёжу в сторону.
– Ты, сынок, садись на мотоцикл и езжай домой. Людочка там одна осталась. А мы с мамой неизвестно когда вернёмся.
Не успел Серёжа подойти к мотоциклу, как заметил бегущего к нему из ликующей толпы, празднующей удачную рыбалку, Афанасия Петровича.
– Серёжа! Погоди! Ты что, уезжаешь?
– Да, Афанасий Петрович, сестрёнка одна дома осталась.
Афанасий Петрович порылся во внутреннем кармане своего пиджака и
достал оттуда блестящую лакированным великолепием, чудную, никогда Серёжкой не виденную, авторучку.
– Вот, Серёжа, возьми на память. Когда повзрослеешь и станешь министром, будешь ей приказы подписывать. А закончишь школу, приезжай к нам в Москву учиться. Таких как ты у нас называют – «свежей кровью». Удачи тебе!
– Спасибо, Афанасий Петрович, и вам удачи!
– Ну что, Василий Николаевич, пойдём вашу знаменитую «тройную» варить. Женщины уже вовсю рыбу чистят! А ты, Серёжа, не забывай, о чём я тебе говорил!
Дома Людочка, уже в качестве молодой хозяйки накормила Серёжу ужином и напоила чаем с самолично состряпанными пирожками. Серёжа, чтобы оказать ей приятность, похвалил её слегка пережаренные пирожки.
Только на следующий день, проводив всех московских и челябинских гостей, Василий Николаевич окончательно вернулся к родным пенатам. Сели всей семьёй ужинать. Мама сама поставила на стол графинчик с домашней, но очень вкусной и весьма крепкой вишнёвой настойкой, которую некоторые остроумные гости отца назвали «Спотыкач».
Папа, проводивший, наконец, гостей, был в прекрасном расположении духа и после второй рюмочки «Спотыкача» спросил Серёжу:
– Ну, Серёжа, как тебе пришёлся Афанасий Петрович?
– Хороший дядька, умный и добрый. Интересно с ним поговорили. Мне кажется, он очень много интересного знает.
– Это верно. А ты знаешь, кто он?
– Наверное, служащий какой-нибудь.
– Эх ты, Серёжка! А я–то думал, у тебя намётанный глаз. Нет, Серёжа, Афанасий Петрович – не служащий, он – министр финансов.
Мама отнеслась к этой новости спокойно (видимо, знала уже), сестра тоже довольно хладнокровно из–за своего малолетнего возраста, а Серёжка был просто потрясён этим папиным сообщением. Он, когда рыбачил с Афанасием Петровичем, даже и не задумывался о его служебном ранге. А какой простой, открытый и душевный человек! С таким дядькой и рыбачить, и в разведку ходить можно!
Призадумался Серёжа: «Эх, знал бы это! Вот такому человеку и золото можно было отдать. Сказал бы, что в пещере нашёл. Мне–то оно, скорее всего, не понадобится, а Государству могло бы пригодиться... Когда он сюда снова приедет? Да, хорошо я порыбачил с самим министром финансов! А если бы пришлось рыбачить с каким–нибудь Кудриным, Силуановым или Набиулиной?... Пришлось бы их в озере топить, а отцу сказать, что это какая– то озверевшая щука утянула все наши финансы на дно».
На занятия в школу новоиспечённый сотрудник Министерства финансов не торопился. Его высокопоставленная персона изволила прибыть на уроки только в следующий вторник, и то с большим опозданием.
Когда Серёжа подходил к школе, он заметил, что у входа Ольга Юрьевна вместе с физруком Григорием Павловичем выстраивает свой класс явно для похода на какое–то мероприятие. Когда Серёжа подошёл к ним, все детишки вдруг дружным хором выкрикнули:
– Здравствуйте, дядя Серёжа!
А что оставалось Серёже? Только достойно ответить:
– Здравствуйте, первый «Б» класс, краса и гордость первой миасской школы!
– Ура! – уже не та дружно, вразнобой, прокричала Олечкина малышня. Вот «Здравствуйте, дядя Серёжа!» они явно отрепетировали с каким–то начинающим педагогом (опытные педагоги таких вольностей себе не позволяют).