– А Ольга Юрьевна, наверное, одна там люльку качает? Что, спать по ночам не мешают?
– Наташа! Вон наш автобус идёт. Давай в автобусе не будем разговаривать друг с другом, а то пассажиры подумают, что мы с тобой муж и жена на грани развода.
– Не дождёшься! – пробормотала свирепая Наталья (Что это означало, так и осталось неразъяснённым и неизвестным).
Пока ехали в автобусе, погода резко изменилась. Откуда–то налетели мрачные тучи, поднялся ветер, пошёл дождь со снегом... И всё это в весенний месяц май!
Когда сошли с автобуса на станции, Серёжку сразу промочило и насквозь продуло холодным ветром. Он вдруг вспомнил тёплую Оленькину постельку... Но обещал родителям, надо идти.
С чебаркульской дороги чудовищными порывами ветра их чуть не сбрасывало в Ильмень–озеро. Даже суровой осенью такой непогоды никогда не было. Кое-как добрались они до конторы заповедника. Оба мокрые насквозь и продрогшие подошли к Наташкиному дому. Наташка схватила Серёжку за руку и прокричала через порывы ветра и гул шатающихся сосен:
– Серёжа! Подожди меня здесь и никуда не уходи!
Через две минуты она снова появилась на крылечке.
– Всё, Серёжа! Мама и папа сказали не отпускать тебя в такую погоду. Переночуешь у нас и завтра пойдёшь домой... или на лошади уедешь (Боже мой! Оказывается, даже у Натальи Басковой есть сердце).
Но Серёжа упёрся как бык перед новыми воротами.
– Нет, Наташа, спасибо, конечно, но я обещал родителям. Да в лесу и ветра поменьше будет. Я пошёл.
– Ну ты... обожди ещё немного.
Она убежала в дом, скоро вернулась и протянула Серёжке большую аппетитную кральку в виде бублика и почему–то смущённо сказала:
– Вот, возьми. Немного подкрепишься в дороге.
– Спасибо, Наташа! Но я дома поем. – ответил на её товарищескую заботу будущий гордый и непобедимый Воин духа, сглотнул голодную слюну (с утра ничего во рту не было), повернулся и, шлёпая по лужам своими боевыми сапогами, пошёл сквозь дождь и снег в тёмную, как роковая ночь, тайгу. Наташа ещё долго стояла на своём крылечке, сжимая в руках свой невостребованный «этим чёрствым эгоистом» бублик. Но ветер и дождь усиливались, и она ушла в дом к своим родителям.
А Серёжа в это время шёл через густую темноту и сплошные потоки дождя и снега. Дорожку он не видел, только прощупывал её своими бывалыми сапогами. Шёл он быстро, чтобы не окоченеть окончательно и сохранить хоть сколько–нибудь внутреннего тепла. Одежду–то всю можно было снимать и выжимать как после стирки. Хорошо, что хоть ветер действительно немного приутихнул, зато где–то на вершинах хребта что–то подозрительно погромыхивало. Потом похолодало. Дождь прекратился, но снег продолжал валить с прежней безнадёжной густотой и щедростью. Серёжа шёл и думал... о загадочных превратностях своей какой–то несуразной Судьбы.
...Ну, и зашёл бы он к Басковым переночевать... А что бы он отцу Наташкиному сказал и, главное, как бы он ему в глаза посмотрел? Это же он на них с косой бросался, да ещё и угрожал этим взрослым, бывалым таёжникам! Да они же уехали не потому, что испугались его угроз, а просто его, дурака и молокососа, пожалели! А тут зайти к ним в дом и сказать, как ни в чём не бывало: «Здрасьте!». А вот кральку Наташкину надо было взять, а то жрать охота, как чёрту на куличках!... Да и сырость, и холод, да ещё и при пустом брюхе!... Можно было бы и у Басковых переночевать! Утром на какой-нибудь из их кобыл прикатил бы к дяде Саше... А что? Свободные стойла в конюшне есть, а в понедельник отогнал бы её обратно в контору... Нет, лучше бы её в загончик к Граниту поместить... Вот хохма была бы! А то у них в заповеднике все жеребята рыжие, а тут бы вороные пошли! Эх, чёрт, дорогу почти не видно, и скользко. Не шлёпнуться бы ещё и в лужу. Но приходилось продолжать свой путь. Вокруг него сгущалась мёртвая ночная тишина, а сердце сжимало глухое беспросветное одиночество... Эх, сейчас бы скушать чего–нибудь... Хотя бы Наташкину кральку... Не надо задаваться было.
У Серёжки от усталости стали смыкаться глаза. Его потянуло в сон. Вдруг он увидел прямо перед собой парящую в воздухе... кральку. Он даже протянул руку, чтобы схватить её... «Фу, ты, что это за глюки такие? Или, как их там, галлюцинации? Может отдохнуть немного? Нет, совсем замёрзнешь. А что это за мостик только что был на дороге? Откуда он тут появился? Надо идти быстрее. Стоп! Ещё один мостик. Так, под ним ручей. Да куда же я иду? Это же дорога на миассовский кордон, а свой поворот я давно прозевал, и шурую вдоль хребта. Надо поворачивать назад».
Да, завела непогода нашего мечтателя в самую далёкую тьмутаракань. Теперь остаток ночи придётся идти обратно. Серёжа постоял, подумал, пожалел себя, хотел даже всплакнуть немного, но передумал и поплёлся обратно по той же дороге в обратном направлении. Свою очевидную оплошность он сразу попытался свалить на других: «И зачем она мне эту кральку показывала? И всё из–за этих проклятых баб! (Ну, уж это ты, Серёжа, зря! Эти «проклятые бабы» сейчас не спят, ворочаются в своих прогретых постельках и думают, где–то сейчас дорогой их сердцам Серёженька один по глухой тайге шкандыбает!).
Оголодавший совсем (из–за своего горделивого и упрямого характера) и ослабевший из–за длительной ходьбы по болотной грязи Серёжа стал как– то заваливаться набок, потом свернул с дороги, упал в сырую траву и уснул. Проспал он всего несколько минут, потом вскочил как ужаленный электрическим холодом, потёр онемевший и сырой бок и двинул дальше. Так «вырубался» он по крайней мере раз пять, потом где–то далеко между деревьями замелькал долгожданный рассвет, силы снова вернулись к нашему герою, и он пошёл по миассовской дороге уже без остановок. Да и видимость заметно улучшилась. Но, дойдя до ЛЭП, наш герой настолько разочаровался в самом себе, что не пошёл дальше до поворота, а попёр прямо под линией электропередач до самого дома.
Куда заявился наш измочаленный герой только в 10 часов утра. Папа был на службе. А мама и сестрёнка, казалось, начали уже постепенно привыкать к экстравагантным Серёжкиным выбрыкам и эскападам.
Мама сразу же заставила его выпить полную кружку густого смородинного чая. Серёжке немного полегчало. Он сходил в ванную, искупался, переоделся во всё сухое, зашёл на кухню... и с присущей только оголодавшим волкам яростью набросился на стоящие на столе и заполнившие всю кухню всю кухню ароматами домашние деликатесы, главными из которых были настоящие сибирские пельмени...
Едва Серёжка туго набил своё брюхо маминой стряпнёй и хотел было уже отправиться в заслуженные им объятия Морфея, прибежал со службы отец.
— Ну, что, Серёжа, расселся? Быстро одевайся, пойдём в баню – сегодня мужской день.
Пришли в поселковую баню, разделись, залезли в парилке на самую высокую полку, и, как обычно, начали весело и отчаянно «париться»... Потом Серёжке стало плохо (сам же отец всегда учил: с набитым брюхом в баню ходить, а тем более париться нельзя. А тут опять такая промашка вышла... Но всё обошлось. И всё равно, с того памятного случая Сергей Васильевич, как и все прочие осторожные и трусоватые людишки, в баню ходит с сугубой осторожностью, ан а верхние полки уже не залезает).
Так начинались у Серёжки школьные каникулы.
Оленька поселилась на другом берегу Кисегача в комфортабельном номере (деньги, говоря откровенно, хороши только тем, что их можно «транжирить», а в остальном они причиняют, даже и самым мудрым людям, сплошной и неисправимый вред). Серёжа периодически ездил к ней «в гости»: или в объезд на мотоцикле или напрямую в лодке по озеру. Везде они побывали. Все сокровенные райские места показал своей подруге бывалый таёжник Серёжка. Словом, отдыхали славно. А когда в конце июля мама, папа и Людочка уехали в отпуск, Серёжа в этот же день, легко обогнув КПП, привёз свою Оленьку прямо в опустевшую без хозяев квартиру. Ольга Юрьевна сразу же сменила свою «курортную форму» на скромную мамину одежду и с радостью вступила в роль «молодой хозяйки». А хозяйство было, как обычно, весьма обширное: двое прошлогодних телят, пара поросят, куры, мотоцикл, лодки, сети, мёрды, грибы, ягоды, сено и прочие простые земные радости для понимающих толк в этой жизни молодых людей.