руки и предложил:
– Ну, ещё одну партеечку?
– Извините, Аркадий Иосифович, мне домой идти надо: к экзаменам готовиться. На любой факультет всё равно надо экзамены сдавать.
– Молодец! Лина! Собирайся, пойдём, проводим Серёжу!
Но тут деликатно вмешалась уже Роза Наумовна.
– Аркаша! А кто мне тут поможет? Пусть уж Лина одна Серёжу проводит.
– Серёжа! – не мог успокоиться разволновавшийся Аркадий Иосифович. – Только вы не забывайте, о чём я вам говорил! Мы ещё поработаем вместе!
Когда Серёжа с Эвелиной вышли из квартиры в коридор (Кстати, квартира Гринфельдов была упакована изящной и дорогой мебелью. Смекай, Серёжа: строители ещё и хорошие деньги получают за свою работу!). Серёжа подумал: «Какие у Эвелины замечательные родители! Надо что-нибудь для них хорошее сделать!». И, не откладывая дела в долгий ящик, Серёжа тут же попытался сделать для Эвелиночкиных родителей «что-нибудь хорошее». Когда они с Линой спустились на межэтажную лестничную площадку, Серёжа тут же отблагодарил Линочкиных родителей за тот тёплый приём, который был ему оказан. Он обхватил руками идущую впереди него их дочь и как самый последний обезумевший от похоти Сатир начал целовать её. Линочка не могла выцарапать его бесстыжие глаза, потому что он сразу зажал обе её руки, она не могла закричать, так как первыми выбежали бы ей на помощь, конечно, соседки–сплетницы. Она молчала и только металась в крепких объятиях потерявшего всякий стыд и не имевшего никаких понятий о «приличиях» своего спасителя (и губителя, что в данном случае практически одно и то же). Закричать, даже сказать что-нибудь, она тоже не могла: этот необузданный собутыльник Диониса сразу начинал осыпать своими ядовитыми поцелуями её беспомощные губки. Наконец, она выбрала подходящий момент и прошептала отчаянно:
– Серёжа! Сейчас мама с папой выйдут.
Серёжа спохватился (Ага! Не совсем ещё разум потерял!). Линочка, освобождённая из его цепких объятий побежала по лестнице вниз, на ходу оправляя несколько помятую одежду (Серёжка–то наш ещё и пытался у Линочки юбку зачем–то! в коридоре жилого дома! расстегнуть. Видели ли вы ещё где-нибудь такого неизлечимого дурака?... И только мы его видели).
Эвелина вышла из подъезда, подождала своего (Милая Линочка, по этому «твоему» давно уже нары плачут!) спутника и «спасителя», и только здесь, под защитой редких прохожих, позволила себе немного попенять своему увлёкшемуся чувственной лихорадкой другу:
– Серёжа! Ну, разве так можно? Я так испугалась! Обещай мне, что больше не будешь так делать!
– Линочка! Клянусь честью выпускника первой Миасской школы! Ты такая стройная, красивая, что я просто потерял голову и... прости меня, пожалуйста. Пойдём лучше до станции прогуляемся...
– Нет, Серёжа! Ты – ненадёжный спутник. Я боюсь тебя. Давай лучше постоим вон там у скамейки, чтобы мама успокоилась. А то она смотрит в окно, а нас с тобой нигде нет. Она ещё разволнуется.
Линочка сама! Взяла Серёжу под ручку, довела его до дворовой скамейки и только здесь под зорким наблюдением наконец–то успокоившейся Розы Наумовны они продолжили разговор.
– Эвелиночка! Я обещаю тебе, что впредь буду серьёзным и ответственным человеком (А как бы Роза Наумовна обрадовалась такому Серёжкиному заявлению!). Я приглашаю тебя к себе в гости. Когда мама увидит тебя в таком наряде, она сразу расцелует тебя. У меня на озёрах – три лодки. Навалом рыбы, будем уху на берегу варить! Лина! У тебя же каникулы! Ты даже не представляешь, в каком раю мы там живём! А хочешь, я тебя сейчас на руках унесу в свой заповедный рай?
– Нет, Серёжа. Теперь, после нашего подъезда я тебя боюсь. Приезжай к нам в среду: у мамы будет день рождения. Я тебя приглашаю от её имени.
– Хорошо, Лина. Я приеду. А сейчас пойду домой, и всю дорогу буду думать о тебе. Ты такая хорошая, а я... не совсем.
– До свидания, Серёжа! – и Эвелиночка неожиданно для успокоившегося, извиняемся, Сатира нашего, неумело чмокнула его в щёку, повернулась и побежала домой (Что–то ей мама скажет за такую вольность!).
Серёжа отправился домой, он шёл по таёжным тропам и... (Вы, наши терпеливые читатели, уже хорошо ознакомились с моральным обликом непутёвого героя нашего повествования, и поэтому мы считаем совершенно излишним рассказывать вам, о чём думал он, торопливо отмеривая свои обычные 14 километров). Придя домой, Серёжа сразу лихорадочно занялся подготовкой к... (и опять вы ошиблись, дорогие читатели. Серёжа готовился не к вступительным экзаменам в институт, он готовился... ко дню рождения Розы Наумовны).
Заповедные леса буквально трещали, а озёра колыхались от бурной промысловой деятельности абитуриента Серёжи (Смотри, Серёжка, не завали экзамены!).
В их посёлке, скромно именуемом Миасс–11, кроме шикарного дворца культуры, прекрасной столовой, хорошего продуктового магазина, был ещё и промтоварный магазин, полки которого буквально ломились от дорогостоящих предметов роскоши. Серёжа отправился в этот магазин со своей мамой (наличие у себя денежных средств Серёжа по привычке объяснял щедрой футбольной премией... Интересно, хватит ли нашему сорвиголове этой «николаевской премии»... до пенсии?).
Маме очень понравился один чудесный браслет. Она примерила его на свою руку и восхищённо любовалась им. Заповедный Крез таёжного масштаба заплатил за два экземпляра (Если кто–нибудь поинтересуется, какие ювелирные цены были в те времена, мы честно признаемся, что не помним... А вы сами помните, какие у нас цены были в том, далёком 1961–ом году?). Мама в благодарность за столь неожиданный подарок расцеловала своего пыжащегося купчишку прямо у прилавка.
В среду Серёжа выехал на своём мотоцикле в сторону Миасса. Кроме дорогого браслета в изысканной коробочке, он вёз в своей коляске: ведро грибов на засолку, ведро грибов на жарушку, полтора ведра чёрной смородины, ведро малины и мешок разной рыбы объёмом этак примерно в четыре ведра (Серёжка готов был всю тайгу перевезти в Миасс, лишь бы Эвелиночка позволила поцеловать себя хоть разок по–настоящему).
Аркадий Иосифович был ещё на работе, а на кухне, кроме Розы Наумовны и Эвелины, была ещё и их соседка тётя Рая, которая помогала им в приготовлениях к званому ужину. Пока Серёжа перетаскивал свои трофеи из коляски на кухню, он наслушался стольких восхищённых фраз, ахов и охов, что уже сам начинал считать себя всемогущим небожителем.
– Серёжа! А что с таким количеством рыбы мне делать? Сейчас же лето!
– Роза Наумовна! Всё, что нужно вам, запускайте в работу. А остальное раздайте гостям. Нужно только немного посолить и крапивой переложить. Вот вам и мешочек крапивы. У меня мама всегда та делает. Иногда и по четыре мешка рыбы всем раздаёт. У нас в заповеднике всего полно.
– Ну, что, Серёжа, мы принимаемся за дело...
– Роза Наумовна! А можно мне вашу библиотеку посмотреть?
– Конечно, Серёженька! Возьми там любые книжки и иди в Линочкину комнату. Там тебе никто мешать не будет. Лина! У тебя там порядок?
– Конечно, мама! Серёжа, пойдём, я покажу тебе свою комнату.
Как только вошли в её небольшую, но очень милую и уютную комнату, Серёжа сразу обнял Эвелину, которая – на этот раз – почти и не сопротивлялась. И по её прерывистому дыханию Серёжа – опытный ловелас сразу догадался, о чём мечтает по ночам эта прекрасная невинная девушка, куда влекут её всесильные вековые инстинкты продолжения рода человеческого. Взволнованная раскрасневшаяся Эвелина вскоре убежала на кухню помогать Розе Наумовне и тёте Рае, а Серёжа занялся в гостиной своим любимым делом: выбирать книги для чтения. Он сразу остановил свой выбор на... иудейских книгах. Книги были на русском, немецком и идиш. Идиш оказался так близок к хорошо знакомому ему верхненемецкому, что Серёжа, как говорится, с лёта начал понимать практически всё. Серёжа, обладавший в молодости какой–то просто феноменальной памятью, буквально проглатывал страницу за страницей вместе с их запятыми и точками (Чтобы приблизиться к своей сокровенной и незыблемой Истине, надо обязательно познать и чужие ошибочные и легкоопровергаемые истины. Позднее Аркадий Иосифович великодушно разъяснил ему некоторые отмеченные хитроумными точками места. Сам Аркадий Иосифович считал себя не только абсолютно светским, но и абсолютно русским человеком... А Серёже открывалось многое... Но сейчас–то наш рассказ совершенно о других, простых и житейских делах).