А свисали сосуды неспроста. Внутри них находились капсулы с пищевыми добавками, и они доставлялись в криокапсулу, чтобы люди не умерли от недостатка питательных веществ. Расплавленное масло являлось индикатором пригодности пищи, своеобразной лакмусовой бумажкой. Когда попадали в пищу вредные примеси, цвет светящейся колбочки окрашивался в фиолетовый. Впрочем, порой Кейт видела и зеленые, и желтые оттенки масла. Ее приятель так и не объяснил, что они обозначали…
Масло кипело и бурлило, и пузырьки поднимались кверху. А лицо Кейт забавно искажалось в выпуклой стенке колбочки…
Трубы переплетались меж собой, словно служили указателем, показывающим верную дорогу. Кейт доверилась им и вышла в просторный зал, усеянный криогенными капсулами. На выступах из стен расположились полупрозрачные коробочки. Кейт посмотрела на ближайшую криокапсулу, расположенную на одной высоте с ее головой. Внутри покоился человек, чье застывшее лицо напоминало маску фараона из старой энциклопедии. Скулы обвисли, но не дрожали. Лед навечно сковал их, запечатлев в единственной позе. Внутри криокапсулы все казалось ледяным, цвета выцветшего неба. Соседняя капсула отличалась более ярким оттенком, насыщенно-голубой раскраской. Вероятно, чем дольше человек находился в состоянии криосна, тем бледнее и прочнее становилась ледяная жидкость, в которую погрузили его тело. Она называлась «Фрозен», и Кейт в шутку говорила порой, что ее родители выбрали фамилию в честь замораживающего средства.
В самом центре зала находился огромный столб. Сенсорная панель расположилась по всему периметру овальной колонны, уходящей от пола к потолку. Светились по бокам трубки, являвшиеся основой конструкции. Панель простиралась до вершин сводов, а они были огромные — свыше десяти метров. Кейт считала нерациональным создание такого гигантского экрана. Могли бы ограничиться двумя метрами от пола. Кто будет на высоте шести метров заходить в панель и вводить команды? То-то же.
Кейт отправилась к панели. Ей нужно было отыскать своего знакомого. Прикосновения пальцев к сенсорному экрану напомнили «дикарке» зонт чужой. Тогда они стояли под ним, и Кейт чувствовала разливающееся по телу тепло, передающееся от одного соприкосновения плеч. Но так не может быть. У людей прошлого так не было.
Ребенок естественным путем появлялся на свет только от разнополых родителей. Значит, только такие отношения являлись правильными. Кейт помнила речи Ивана, рассказывавшего об упадке мира и о культе секса. Чтобы сократить население, правительство пропагандировало нетрадиционные отношения. Похоть и страсть, свободный секс, без отношений вошли в привычку, а обнажение на экране не вызывало отвращения. Дети с малого возраста приобщались к этой культуре, не понимая и не видя разницы между нормальными и аморальными отношениями. Стало весьма популярным совершать каминг-аут, будто бы всем было интересно, с кем ты проводишь ночь. Дошло дело и до возобновления римских традиций с неразборчивыми половыми связями, включая секс с животными. И это показывали детям. И дети следовали этой модели поведения. И население вырождалось.
Могло ли быть иначе, когда возбуждение сексуального желания стало главной целью кинематографа? Девочек и мальчиков стали рядить как взрослых, наводить макияж и гелем укладывать волосы, открывать пупки и другие части тела… Обнажение стало повальным, и возросло число маньяков-насильников. А правительство будто бы поощряло все эти действия. Пока в один момент не переменило свое отношение. Ведь потребность в продолжении рода стоит на втором месте. На первом — в пище. И культ еды вдруг затмил собой даже секс, вызывая доселе невиданную тягу к потреблению. От которой Кейт выворачивало наизнанку.
Но девушка с черно-золотыми волосами врала себе. «Дикарка» не хотела детей. Ведь мир казался ей слишком жестоким, а она — не способной заботиться о ком-либо. Кейт видела похоть в глазах парней, и это вожделение казалось ей противным. Но так не должно было быть… Люди прошлого погружались в омут этих чувств, отдавались им полностью. Почему же Кейт не могла? Ее тянуло к запретному плоду…
Половое извращение — иначе и не называли пуритане однополые связи. И Кейт их поддерживала. Природа предполагает эволюцию и рождение потомства, бесконечную цепочку. На гомосексуальных людях она ставит жирный крест. У этих людей не было нормального будущего. Будущего, заложенного самой природой. Но Кейт вспоминала глаза Шейд, в которых ей хотелось утонуть, и понимала, что бороться с искушением очень сложно. Ведь она помнила Рауля и его дружков, а также советников Ивана: эти мужчины хотели лишь секса, удовлетворения своих потребностей, а не детей. Не продолжения рода. И этим оружием они прикрывались, постоянно напоминая о важности появления на свет новых детей. Или выродков? Кейт не хотела, чтобы в ее детях текла кровь алкоголиков и развратников.