— Вот про выставку я даже не сомневаюсь, Коля Никольский уже подходил, говорил, что надо готовиться. Моих же работ мало в Новосибирске. Как-то надо будет из Москвы, из Костромы, из Ярославля их сюда доставлять. Целая морока, но почётно.
Личные достижения это интересно, но всё-таки, что там с развитием живописи? Тут же как древние говорили: — арс лонга — вита брэвис, что по нашему: — искусство вечно, а жизнь коротка.
— К сожалению, случиться может. Начиная с того, что развитие техники сделает живопись, графику и их разновидности интересными только для коллекционеров. Никаких новых стилей уже не будет. Всё объединится в акционизме. Сейчас на Западе он тоже присутствует, но пока в виде «contemporary art» и разных перфомансов и хепенингов. С развитием вычислительной техники и программирования, живописью в современном понимании сможет заниматься любой желающий даже без специальной подготовки.
— Вот тут, позволь уж мне, старику, тебе не поверить. Этого не может быть! Ведь живопись это не только краски, кисти и бумага, не только пропись, подмалёвок и лессировка [47] это прежде всего душа художника, концентрат его жизни, опыта, преломленного через призму размышлений, эмоций и так далее и тому подобное. Никакие программы этому научить не могут.
— Душа есть у всех, опыт тоже у каждого свой имеется, поэтому каждому из нас есть, что демонстрировать другим. А программы станут просто ещё одним инструментом, причём очень доступным, заменяющим и холст, и кисть, и краски.
Вот что касается музыки, будет получше, возникнут новые инструменты, новые принципы оркестрирования. Уклон будет всё равно в сторону синтетического шоу. Что-то вроде нынешних американских мюзиклов, только с более развитой визуальной компонентой. Так называемая классика тоже уйдёт на обочину. Не исчезнет совсем, но общей звуковой культуре будет занимать процентов десять. Как-то так.
Только, Александр Семёнович, прошу вас куратору вашему ничего про меня не рассказывать. Хорошо?
ГЛАВА 8. ОЙ, МОРОЗ, МОРОЗ, НЕ МОРОЗЬ МЕНЯ!
Владимир Каплин согнувшись под порывами промозглого ноябрьского ветра, возвращался домой из подшефной школы. Модный и жутко дорогой мохеровый шарф, плод усилий пролетариев дружественной Индии, не сильно помогал в борьбе с суровым сибирским климатом. Шарфик был тёплый, но вот курточку Володя надел не по сезону. В тулуп надо было одеваться, это не очень модно, зато тепло. Холодный воздух проникал под тонкий нейлон на синтепоновом подкладе, и Вову просто сотрясала лихорадка. В левом верхнем углу черепа постепенно нарастала неприятная боль.
— Кажется, грипп начинается, — подумал Каплин неожиданно для себя, спокойно, и даже где-то немного с удовлетворением. — Можно будет завтра взять больничный и поболеть дома дня три, а то и пять. Будет время обдумать новую информацию, понять, как можно её повернуть для своей пользы. А в то, что можно повернуть, Володя не сомневался ни на минуту. А главное, не надо будет шарашиться по городу по этой мерзкой погоде!
Настроение его подняло то, что при посещении школы он буквально носом почуял запах новых возможностей. Простая и рутинная задача сбора отчетов о новых кандидатах в ВЛКСМ и о комсомольских взносах вдруг обернулась блестящими перспективами.
В ничем непримечательной школе появился изобретатель. Да не какой-нибудь там рационализатор «рукоятки продольной подачи», а совершенно нового вида агитационного инструмента. На основе простой стенной газеты пацану удалось создать действительно интересный механизм, позволяющий реагировать на любые события. При этом привлекательность его на два порядка выше обычной бумажной газеты, которую делают во всех других школах, техникумах и прочих шарашках.
Эта штука послужила детонатором для общественной жизни восемьдесят второй. Стало модно писать статьи! Где такое видано? Идет нешуточная борьба за право публикации. В редколлегии — большая папка с заметками от учеников всех классов.
Если это дело раскочегарить до городских масштабов, то можно очень недурно продвинуться по карьерной лестнице. Главное, надо подумать, как привлечь на свою сторону «новую звезду» журналистики. Чёрт, как же всё-таки болит голова…
Начать стоит, наверное, с расспросов завуча. Тётка вроде бы умная, да и муж у неё из райкомовских, то есть обстановку она должна понимать правильно. Вроде бы даже и понимает, ведь это она мне подсказала, на что внимание обратить. Значит, первым делом надо ее пытать. Как же всё-таки трещит башка! Нет, совсем не хорошо болеть. Скорей бы уже до дома добраться.
А паренька этого надо в райком вызвать и расспросить подробно. Может быть, даже поручить ему районную комсомольскую газету? Ему это должно быть интересно. Если пообещать какую-то техническую поддержку и райкомовские ресурсы, то может быть у нас что-нибудь интересное и раскрутится…
В понедельник после шестого урока Рогова уже на выходе поймала Кузьминична.
— Боря, стой! Остановись на минутку.
— Здравствуйте, Марькузьминична, — приветствую я её на бегу, а сам норовлю улизнуть, некогда мне сегодня.
— Тебя сегодня ждет Володя Каплин в райкоме комсомола. Помнишь, сидел у нас на первом заседании комитета комсомола? Он только что звонил и очень настойчиво просил тебя к нему отправить.
В голове мелькает мысль, что дело, похоже, начинает складываться даже быстрее чем я предполагал. Однако сразу соглашаться с этими барчуками из комсомола нельзя ни в коем случае. Раз он первым обозначил свой интерес, пускай теперь первым предлагает. А я ещё и поторгуюсь, чтобы выжать из этого контакта как можно больше.
— Нет, Марькузьминична, — говорю, — ну, никак сегодня не могу. Может, вы ему позвоните и скажете, что я с радостью с ним встречусь, например, завтра?
— Я-то позвоню, но вот что я тебе, Боря, хочу сказать. Ты такими связями не разбрасывайся. Наоборот, подумай как следует, как бы тебе с этим Каплиным подружиться покрепче. Тем более, если ты собираешься в журналисты.
— Ага, — думаю я про себя, — с этими плутократами дружить тот ещё геморрой, продадут, купят и еще раз продадут, но вслух я этого не сказал. В слух я продолжил упираться:
— Завтра я с ним и встречусь, посмотрим, что он от меня хочет.
— Ну, давай тогда, беги, да про уроки не забывай. Что-то Ада Ивановна на тебя жалуется. Говорит, что ты в этом году хуже успеваешь, чем в прошлом.
— Хорошо! До свиданья, Марькузьминична!
Я и на самом деле сегодня собираюсь посидеть пару часов над математикой. Надо все-таки попробовать вспомнить, что же такое эти производные функции. Борька хоть и помнит что-то из прошлогоднего курса, но как-то неуверенно.
От школы до райкома ВЛКСМ идти не больше 15 минут, поэтому к трем часам я уже тяну ручку тяжёлой двери. Как же мне найти этого Каплина? Ага, вот, типа, вахтер.
— Товарищ, здравствуйте, не скажете, где у вас тут Владимир Каплин сидит?
— Иди прямо по коридору, третья дверь справа как раз отдел пропаганды — ворчит дедушка, не поднимая глаз от «Комсомолки».
Три коротких тук и я толкаю дверь. В комнате четыре стола и стеллаж с какими-то папками и томами классиков МЛФ [48]. На стене портреты Ленина и Брежнева.
— Борис Рогов по вашему вызову явился — придуриваюсь я шёпотом. — Готов выслушать ваши предложения.
— Привет, а почему шепчешь? Болеешь что ли? — Каплин встаёт и протягивает мне руку. — Давай, проходи, садись.
— Шютка, кергуду-бамбарбия [49], — поясняю я нормальным голосом, пожимая теплую и твёрдую руку — зачем звал, товарищ командир?
— Юморишь, значит, ну-ну, это хорошо, собственно, поэтому я тебя и… ладно, рассказывай, что там у вас такое в школе творится с агитацией и пропагандой. — С шутливой угрозой в голосе говорит комитетчик.
47
Пропись, подмалёвок и лессировка — стадии работы над картиной в технике масляной живописи