Наконец все подошло к финалу. Сначала начались пожертвования, потом прихожане принялись обниматься и целоваться друг с другом, потом им снова отпускали грехи. Стоя в уголке, я следил, как постепенно храм пустеет, и одна мысль не давала мне покоя: неужели я выясню то, что терзает меня уже более года?
Рэй и Хардиман сидят на скамье в первом ряду, на складном стульчике напротив них сижу я, так что алтарь находится за спиной. Оттуда льется свет из каких-то невидимых мне альковов, льется сверху, отчего их лица похожи на вампиров, какими их показывают в фильмах немого кино. И вообще мы словно внутри огромной пещеры, продуваемой сквозняками. Я засекаю по часам начало разговора — это половина второго пополудни по времени, принятому на Восточном побережье.
— До тех пор, пока вы сами не попросите меня об обратном, все ваши слова будут считаться сказанными в неофициальном порядке, — обращаюсь я к Рэю. — Это делается для вашей же безопасности. Если я и буду делать какие-нибудь пометки, то исключительно для себя, они пригодятся в работе. Что касается властей штата, то к ним они не прикоснутся, обещаю.
Рэй кивает.
— Мне нечего скрывать.
— Даже если это так, я не хочу, чтобы на меня как на адвоката была брошена тень из-за того, что имело место процедурное нарушение. Иначе все полетит к чертям, а я не имею права сгореть из-за пустой формальности. Вы меня понимаете?
— Формальности меня не волнуют, — отвечает Рэй, бросая на Хардимана взгляд в расчете на одобрение.
— Он хочет говорить со Всевышним, — говорит Хардиман. — Сейчас он хочет только этого.
— Я должен быть совершенно искренним с Иисусом Христом, — продолжает Рэй. — Я не могу предстать перед Создателем, зная, что на моей совести убийство.
— Он должен жить в соответствии со Священным Писанием, — кивает Хардиман, — в согласии с заповедями Божьими.
— Не убий, — говорит Рэй словами библейской заповеди, сохраняя бесстрастное выражение лица.
— Согласен, — отвечаю я. — Даже если бы об этом не было сказано в Священном Писании, я все равно так бы считал. А вы?
— Он должен жить в соответствии со Священным Писанием, — снова подключается Хардиман.
Черт побери, что это значит? Может, так принято на Ближнем Востоке, где Коран в буквальном смысле слова является законом, но мы живем в Америке и здесь суды светские. Они это понимают?
— Я слышу, что вы говорите, — осторожно подбирая слова, продвигаюсь я дальше. — Но вам нужно уяснить, что предстать чистым перед Всевышним, Иисусом Христом, да перед кем угодно, и оказаться под судом Соединенных Штатов — далеко не одно и то же. У нас в стране религия не является частью системы правосудия. Я еще раз напоминаю вам об этом. Мы не можем возводить тень на плетень, сводя все к сугубо религиозному вопросу.
Они с сомнением смотрят на меня.
— Господь, возможно, и дарует вам прощение, но власти Нью-Мексико этого могут и не сделать, вот что я имею в виду.
— Кроме прощения Божьего, нам ничего не нужно, — отвечает Хардиман. — Если власти штата хотят, чтобы за это был наказан какой-то конкретный человек, что ж, пусть будет так.
— Итак, отдавайте кесарево кесарю, а Божие Богу, — цитирует Евангелие Рэй.
— Если исповедуем грехи наши, то Он простит их нам, — басит Хардиман.
Господи! Похоже, перед приездом мне следовало на скорую руку проштудировать Библию. Своими цитатами из Священного Писания они вгонят меня в гроб. Пока не поздно, нужно поскорее направить беседу в деловое русло. Я смотрю в упор на Скотта Рэя, взглядом пригвождая его к месту.
— Вы были в Санта-Фе? Он кивает.
— Когда вы туда приехали? За сколько дней до того, как был убит Ричард Бартлесс?
Такое впечатление, что плывешь в черной патоке. По всему телу разливается приятная истома. Но мало-помалу история того, как на самом деле все было, начинает обретать реальные контуры. И чем больше я слышу, тем больше она начинает меня захватывать.
— Я шатался туда-сюда, ничего особенно не делая, просто мотался по белу свету. Был в Мексике, Техасе, Аризоне. Где я только не был! Исколесил все эти места вдоль и поперек, словом, околачивался там то и дело. Промышлял в основном торговлей наркотиками. Работенка так себе, не деньги, а слезы, серьезным делом тут и не пахло, так что никому из больших шишек дорогу я не перебегал. Вот и занимался этим, а еще трахался, это и было, пожалуй, главным. Трахался напропалую, с любой телкой, которая позволяла сунуть ей стручок куда следует. Свеженькие, молодые телочки, чем моложе, тем лучше. Иногда заодно с дочкой трахал и ее мамашу. Старые перечницы, они это обожают. Особенно когда молодой парень. Как-то трахнул двух сестричек с мамашей. Острота ощущений такая, что даже охотник, заночевавший в долине реки Юконы с упряжкой из трех собак, и то бы позавидовал. Промышлял наркотиками, трахал баб одну за другой — словом, жил на полную катушку…