— Да, моя.
— Ваша честь, я хотел бы приобщить ее к делу. Статья была опубликована в «Американском журнале по вопросам патологии», в номере за ноябрь 1983 года.
Я передаю журнал Мартинесу, который смотрит на заголовок.
— Этот журнал считается одним из наиболее авторитетных для специалистов вашей области, не так ли? — спрашиваю я.
— Да.
— Он не стал бы публиковать ничего такого, что не опиралось бы на конкретные факты и грешило бы против истины?
— Он никогда бы не опубликовал ничего, даже отдаленно похожего на эту чушь! — размахивает он статьей с теорией «раскаленных ножей».
— Тогда как бы вы охарактеризовали эту теорию, доктор?
— Если бы мы с вами и еще двумя закадычными приятелями сидели у костра, я охарактеризовал бы ее как бред. Этим я никого не хочу обидеть, Ваша честь, — улыбаясь, говорит он Мартинесу. — Если рассуждать с точки зрения науки, то в ней столько же правды, сколько в теории, согласно которой Земля плоская. Сущий вздор, основанный на незнании фактов! Во всей стране не найти ни одного более или менее известного патологоанатома, который согласился бы подписаться под таким утверждением. — Он делает паузу. — Мне тяжело говорить это по отношению к одному из коллег, тем более что речь идет о Милте Грэйде, пользующемся столь высокой репутацией, но я был просто поражен, узнав, что в своих показаниях он решил исходить именно из этой теории.
— Тем более что после нее по горячим следам появилась ваша статья, — добавляю я.
— Мне кажется, доктор Грэйд ее не читал. Меня это удивляет, потому что этот журнал читают все специалисты в данной области.
— Наверное, номер просто не попался ему на глаза.
— Сожалею, если так оно и было на самом деле. Но он должен был прочесть эту статью. Тогда не было бы никакой вздорной теории.
Робертсон закрывает лицо руками.
Я перевожу взгляд в глубину зала. Грэйд только что ушел, массивная дубовая дверь медленно захлопывается за ним.
7
— Ваша честь, мы ходатайствуем об аннулировании итогов предыдущего судебного разбирательства на том основании, что свидетельские показания были искажены, получены нечестными и принудительными методами, а также о снятии всех обвинений с наших подзащитных.
Робертсон заявляет протест. Ну и упрямец, ни за что не хочет признать, что проиграл!
— Ответ я вам дам завтра утром. — Мартинес явно тянет время, показания представленного нами свидетеля выбили его из колеи. Выходит, он председательствовал на процессе, итоги которого оказались фальсифицированы, — мысль об этом для него хуже ножа.
Покидая зал суда, он бросает на Робертсона убийственный взгляд.
— Надеюсь, я оказался полезен, — говорит нам Шугармэн.
— Еще бы!
— А Грэйд-то каков! — Он неприязненно качает головой. — Ему, бедняге, теперь только коров пасти.
Собрав все документы, мы с Мэри-Лу возвращаемся в офис. Предстоят еще многие часы работы, а когда мы пойдем по домам, то ни она ни я не сможем уснуть.
8
Мы в кабинете Мартинеса. Робертсон, прямой как столб, стоит в стороне от нас с Мэри-Лу. Мартинес поворачивается ко мне.
— У меня руки связаны, Уилл. Как бы мне этого не хотелось, я не могу сразу снять все обвинения. Госпожа Гомес говорит, что раньше лгала, может, так оно и было, но здесь одно ее заявление противоречит другому, а вы знаете, что при сложившихся обстоятельствах принято считать, что такие показания носят субъективный характер и не могут служить юридическим основанием для пересмотра уже вынесенного приговора, во всяком случае, без назначения повторного судебного разбирательства. То же самое относится и к показаниям доктора Шугармэна, несмотря на то что я им искренне верю.
— А как насчет фальсификации больничных документов?
— Это отдельный вопрос. — Он поворачивается к Робертсону. — Надеюсь, власти позаботятся о том, чтобы он был тщательнейшим образом расследован.
— Мы уже занимаемся этим, Ваша честь.
— И чем скорее вы это сделаете, тем лучше! — обрывает его Мартинес. Всем своим видом он показывает, что его сочувствие на нашей стороне, но закон есть закон.
— У меня связаны руки, — повторяет он. — Если только обвинение по собственной инициативе не откажется от предъявленных обвинений, — с умыслом говорит он.
— Об этом не может быть и речи, Ваша честь! — Поборник справедливости в своем репертуаре.
Мартинес пытается что-то сделать, надо отдать ему должное. Если уж признавать свои ошибки, то лучше поздно, чем никогда.
Он переводит взгляд на список свидетелей с нашей стороны.