Они рассказывают, как провели время в Альбукерке. Мне удается заставить их говорить покороче: подробности приедаются, то и дело повторяются и вообще звучат как-то по-детски, вся эта трепотня напоминает шикарные студенческие пирушки, где дым стоял коромыслом. Впрочем, если отбросить всю шелуху, в этих байках хорошо уже то, что их видели сотни человек, недостатка в свидетелях не будет. По сути, каждая минута, начиная с их приезда в Санта-Фе и кончая арестом на юге штата, не только учтена, но и, что еще важнее, может быть подтверждена свидетельскими показаниями. Такое убийство требовало времени, в заключении коронера об этом четко сказано. Если они говорят правду, то у них не было возможности остаться одним и совершить его.
— Завтра утром нас отпустят под залог? — спрашивает Одинокий Волк.
— И во сколько это обойдется? — Это Гусь, последний из четверки, который до сих пор молчал. Он старше остальных, ему, может, уже за сорок, борода и волосы, собранные сзади в пучок, сильно тронуты сединой. Он коренастый, грудь колесом, напоминает персонаж из диснеевского мультика «Белоснежка и семь гномов». — Знаешь, мы ведь не миллионеры.
— Но расходы можем оплатить, — торопливо добавляет Одинокий Волк. Задобрить хочет.
— Придется вам задержаться здесь на несколько дней, — говорю я. — Прокурор может держать вас под арестом без предъявления официального обвинения, пока будет уговаривать судью назначить слушание дела на понедельник, после чего станет настаивать, чтобы вас посадили в тюрьму до тех пор, пока он не передаст дело на рассмотрение большого жюри. Поэтому смыться вам не удастся.
— Мы и не пытались смыться, — напоминает Таракан.
— Тогда вы не подозревались в убийстве. Много времени это не займет, — говорю я, всячески стараясь приукрасить истинное положение вещей, — проторчите в городе на пару дней больше, чем думали, только и всего. Жилье и питание — бесплатно.
Они не возражают, им это не в диковинку, надо будет — они неделю будут жариться в аду.
— Вот, пожалуй, пока и все, — говорю я, собираясь идти. — Завтра с утра зайду вас проведать.
Я зову охранника, чтобы он меня выпустил, но Одинокий Волк останавливает меня.
— Если случится самое худшее… если в конце концов дело дойдет до суда… во сколько нам это встанет?
Я ждал этого вопроса, хотя надеялся, что сегодня вечером он еще не возникнет.
— Обычно защита по делу об убийстве, подобному этому, стоит пятьдесят-семьдесят пять кусков. — Сейчас не тот случай, чтобы ходить вокруг да около. — Все зависит от того, что еще выплывет наружу.
Они моргают, с трудом переводят дух. Все, кроме Одинокого Волка, на лице которого не дрогнул ни один мускул.
— С каждого, — добавляю я.
Они ошарашены, даже Одинокий Волк, хотя он и старается не подавать виду.
— Мы заплатим, — упрямо заверяет он меня.
— Половину — сейчас.
— Я же сказал, что заплатим. — Он признает только один вид езды — вперед, на полной скорости. Остальные смотрят на нас, нервничая, довольствуясь ролью зрителей в игре, где многое поставлено на карту.
Гусь откашливается.
— Нам нужно посоветоваться.
— Погодите! — быстро вставляю я.
Они оборачиваются.
— Я возьму с вас не как обычно, а со скидкой.
Одинокий Волк пристально смотрит на меня.
— Почему?
— Потому что я верю в это дело. Потому что вам нужен я, нужен лучший из лучших.
Точнее говоря, потому что вы нужны мне. Я остался без работы и не могу позволить себе хлопать ушами. Не только из-за денег, но и из-за известности, рекламы. Не так уж часто встречаются такие скандальные дела, тут речь не только о звонкой монете — мне необходимо оставаться на виду.
— Так сколько? — спрашивает Одинокий Волк.
— За все про все — сто пятьдесят кусков, и тогда я, пожалуй, возьмусь за ваше дело. За меньшую сумму не найдется адвоката, который сумеет вас защищать; если запросят меньше, значит, врут.
Одинокий Волк не сводит с меня глаз.
— Мы заплатим. Если это окончательная сумма.
— Нам придется постараться, чтобы она такой осталась.
Они улыбаются.
— Нам нужен лучший из лучших, — говорит Гусь. — И это ты, старина! А деньги свои ты получишь, обещаем!
Конечно, получу. Хотя и знать не хочу, как они нажиты. Обычно адвокаты и знать не хотят, как нажиты деньги их подзащитного, вот и я не хочу.