Интермедия
Письмо
«САСШ, Федеральный округ Колумбия, Вашингтон, Белый дом, Его Высокопревосходительству, Президенту Соединенных Штатов Америки Аврааму Линкольну.
Ваше высокопревосходительство! Сознавая, что это письмо является не вполне уместным обращением через голову лиц, поставленных надо мной волей моих сограждан, считаю своим долгом донести до Вашего сведения, что качество военных припасов на складах города Франклин не выдерживает никакой критики. Я не говорю о том, что у башмаков лишь два размера — на медведя гризли и на комара. Это совершенно не важно, поскольку после недели марша у них расползаются подошвы. Не отваливаются — тогда их можно было бы подвязать, тут мы большие мастаки, а расползаются, мистер Линкольн!
Шинели и одеяла только кажутся таковыми — до первого дождя. Ткань склеена из обрезков… мы понимаем, что солдату не следует рассчитывать на многое, но уж на водостойкий клейстер, чтоб сцепить обрезки, мы могли бы надеяться!
Я как кавалерист не могу сдержать возмущения и по поводу качества обнаруженных на складах седел. Они изготовлены такими дрянными руками, что лучше бы их делали ногами. Ноги, по крайней мере, назначены Господом расти оттуда, откуда у седельщиков Вашего военного ведомства, очевидно, растут руки. Что касается кожи… Это кожа медуз, ведь верно?
Далее, артиллерийская упряжь. Те, кто принял ее на склады, явно не предполагал, что она предназначена для транспортировки пушек. Либо полагал, что пушки делают из пробки. По крайней мере, деревянные пугалки, такие мы время от времени применяем, слишком тяжелы для постромок с этого склада.
Мистер Линкольн, повесьте своих интендантов, ответственных за это безобразие или, на худой конец, замените на менее вороватых. Полагаем, это обеспечит Вам признательность армии — да, всей армии Северной Виргинии!
Засим еще раз свидетельствую свое уважение, генерал-лейтенант армии США Джеб Стюарт».
Глава 2
ЧАРЛСТОНСКАЯ ПОБУДКА
В машине тихо. Ни гула трудящихся механизмов, ни неизбежного шума полутора сотен человек, заставляющих биться сердце корабля. В машине пусто и темно. Лишь одна лампа тратит масло, выхватывает из тьмы патрубки, рычаги, картушки телеграфа — и лица. Двум механикам нужно побеседовать с глазу на глаз…
Сверху глухо доносится визг пил и стук топоров — снимают две верхние палубы. Вернее, то, что от них осталось. И тут, внизу, тоже пилят — в некотором роде. Адам Филиппович Мецишевский, именно так, с «й» на конце, стоит навытяжку перед непосредственным начальником. Руки по швам, грудь колесом. Разве фуражка сдвинута к затылку больше уставного. Открытое лицо — мол, мне скрывать нечего. Читай, как раскрытую книгу. Увы, Николай Федорович не читает — говорит. И говорит как пишет:
— Еще одно недоразумение на мою седую голову… На сей раз шляхетное. Капитан, какого лешего вы отказались от перевода наверх?
На деле штабс-капитан. Раз старший механик приставку отбросил — значит, сердит не всерьез.
— Того же самого, ваше высокоблагородие. Вы отказались… не считаю возможным обойти старшего по званию.
Хозяин подпалубных бездн чуть прищурился. Видел бы его Алексеев… Не обиженный жизнью человечек — истинный отец своим людям, благодаря которому преисподняя превращается в место службы, трудной, но достойной.
— Я пожилой человек, и мне, что бы я ни ворчал, поздно переучиваться. Тебе — в самый раз. С машинами знаком, научись и с людьми ладить. Старший помощник… Знаешь, сколько механиков за такой перевод удавятся?
Много. Все, кто не мог выбрать Морской корпус и оказался при машине не по велению сердца… Мецишевские же способны были потрясти старинными золотыми грамотами. Не под кустом найдены! Но во всяком деле найдется человек, выбирающий трудный путь не из принуждения, но по призванию. Тот, что мечтает не о соленом ветре в лицо, а о мощной машине, послушной каждому приказу.