— При вашей прекрасной наружности, — галантно заметил он, — не к лицу вам такая хмурость.
У рынка показала, где припарковаться, и велела ждать в машине. Нырнула куда-то между ларьков, вспыхнув на прощание цветастым балахоном. Тут же к открытому окошку подскочили двое чумазых пацанов азиатского вида.
— Пиццу горячую, господин, кофе, булочки?! — заверещал один. Мышкин покачал головой: нет. Второй пацан отодвинул товарища в сторону, сунул мордаху чуть ли не в салон: — Девочки как сосочки, марафет, чего пожелаете?! — и расплылся в сальной, слащавой ухмылке.
— Сколько же тебе лет? — удивился Мышкин.
— Двенадцатый миновал, — солидно ответил пацан. — На цену это не влияет. На девочек твердая такса, но если господину нравятся мальчики, можно поторговаться.
— Торгуйся со своей несчастной матушкой, — посоветовал Мышкин. — Кыш отсюда.
Вышел из машины размяться, прогулялся по овощным рядам, не теряя «ситроен» из поля зрения. Поразило обилие восточных лиц, хотя привык к этому еще в Федулинске. Торговки почти всюду русские — полупьяные, разбитные, взятые откуда-то по особому набору, а за их спинами — удалая, беззаботная кавказская братва: режутся в карты, поддают, покуривают травку, заигрывают с покупательницами, но зорко следят за торговым процессом. Без их знака ни одна румяная славянка за прилавком не посмеет сбавить цену хоть на копейку либо подбросить червивое яблочко в довесок. Присмотр острый как нож, не дай Бог кому-то оступиться.
Прогуливающегося Мышкина провожали настороженными взглядами: как он ни горбился, ни прятал глаза долу, повадка у него подозрительная, чересчур независимая — это братва схватывает на лету. И конечно, спешит проверить чужака на вшивость.
— Тебе чего, солдатик? — окликнул его пожилой черноусый мордоворот. — Может, помощь надо?
И сразу с десяток темных глаз в него упулились, будто стайка шмелей сыпанула.
Мышкин никак не отозвался на товарищеский призыв, поспешил обратно к машине. Увидел, как заколыхался меж прилавков цветастый балахон — Роза Васильевна воротилась. Привела лысого, низкорослого бородача лет сорока от роду, которого по нации вообще невозможно определить: то ли турок, то ли грузин, но сойдет при нужде и за удачливого, верткого вьетнамца, промышляющего возбудительными мазями. В руках у бородача черная полотняная сумка с белыми застежками.
Уселись в машину: Мышкин с гостем на заднем сиденье, Роза Васильевна — впереди.
— Товар наш, деньги ваши, — улыбнулся бородач, и Мышкин поразился ослепительному синему сиянию его глаз, какие бывают только на иконах. И речь — без малейшего акцента. — Хозяйка посвятила меня в ваши проблемы. Значит, «стечкин» — и больше ничего? Без вариантов?
— Еще пару гранат было бы неплохо.
— Какие предпочитаете?
— Возьму югославские, пехотные, с пуговичкой.
— Не смею настаивать, но посоветовал бы итальянскую новинку. То же самое по весу, но удобнее. Задержка — пять секунд. Спектр поражения — десять метров. В руке лежит, как влитая. Гарантия — два года.
Мышкину понравилось предложение.
— Давай новинку… Сколько будет за все?
— Для такого клиента пойдет со скидкой. Полторы штуки, если не возражаете.
— Восемьсот, — сказал Мышкин. — Не держи меня за фраера, сопляк.
Сияющая гримаса на лице бородача мгновенно обернулась фигурой крайнего изумления.
— Извините, сударь, таких цен давно нету. Рад бы услужить, но ведь не свое продаю. Розанчик, подтверди!
Роза Васильевна, застывшая, будто беркут, на переднем сиденье, буркнула не оборачиваясь:
— Без меня сговаривайтесь. Я для него никто.
Мышкин не сумел сдержать улыбку. Спросил:
— «Стечкин» — номерной или левый?
— Можете взглянуть, — оружейник похлопал ладонью по черной сумке.
— Чего глядеть, и так поверю.
— Правильно делаете… Прямо с конвейера игрушка. Заводская.
— Штука, — сказал Мышкин.
Бородач закряхтел, и теперь Мышкину показалось, что вовсе это не турок и не вьетнамец, а, скорее всего, загорелый до черноты рязанский хлопец.
— Вероятно, вы давно не были в Москве?
— Больше года, а что?
— Да нет, просто так… Но рекомендации у вас, крепче не бывает… Ладно, берите за тысячу двести, — и сдвинул сумку с колен в его сторону. Мышкин прощупал через полотно твердые очертания знакомого предмета.
— А гранаты?
— Будет сделано. Пяток минут обождите, — и вытряхнулся из машины.
— Шустрый больно, — сказал Мышкин задумчиво. — Того гляди, облапошит.
Роза Васильевна обернулась к нему: лицо пылает скрытым жаром.
— Зачем Абдуллая позорите?
— Чем позорю, красавица?
— Кто так торгуется? Это же не помидоры.
— Ах, ты вот о чем… Дак для меня что помидоры, что атомная бомба — все едино.
Мгновение смотрела на него, не мигая, и Мышкин устыдился за свое бельмо.
— Хороша ты, Роза Васильевна, — сказал с душой. — Сразу не заметно, а приглядишься — царевна. Тебе бы в степь, на коня — с ветром наперегонки.
Не ответила, отвернулась.
Бородач принес вторую сумку, втиснулся рядом. Мышкин пощупал кругляшки, отдал заранее приготовленные двенадцать зеленых бумажек. Кивнули друг другу.
— Так я пошел, Розочка? Хану мое почтение.
— Передам. Спасибо, Гриша.
— Всегда к вашим услугам, — подмигнул Мышкину — и исчез навеки. Тороватый, лихой человек; видно, что долго не пропляшет, хотя всяко бывает.
Мышкин перебрался за баранку.
— Куда теперь?
— Никуда. Здесь надо ждать.
— Долго?
Фыркнула:
— На торопливых воду возят.
— На упрямых, — поправил Мышкин, — а не на торопливых… Кстати, раз вспомнила. Пойду пивка куплю. Тебе принести чего-нибудь?
— Нет.
Усмехаясь, Мышкин опять побрел по рынку. Крепкая женщина: линию держит, как снайпер — цель. Молодец Равиль, кадры подбирает с умом.
Искал ларек с пивом, а нашел ненужное приключение. Сперва шальная бабка на него насела, в кремовой кофте, с чахоточным румянцем на щеках: «Дай денежек, барин, не погуби душу! От поезда отстала, детишки без присмотру! Дай скоко не жаль!»
От какого поезда бабка отстала, заметно по лютому перегару, а также по кровоподтеку на левой скуле, но Мышкин, не чинясь, сунул в жадную ручонку десятку.
Едва бабка отстала с гортанным: «Благослови тя Господь!» — наскочила юная красотка в юбчонке до пупа.
— Ох, молодой человек, поздравляю, поздравляю!
— С чем же, дитя? — и тут же ощутил в ладони кусок картона с нарисованными цифирками.
— Призовой выигрыш! Телевизор «Панасоник». Цветной, широкоэкранный. С приставкой на сто каналов. Пойдемте, пойдемте! — зачастила шалунья — и уже потащила его к груде фанерных ящиков, где с важным видом поджидал усатый парняга в черном кожане. Мышкин оглянулся на машину, увидел сквозь стекло непримиримое лицо Розы Васильевны и решил ей назло малость развлечься.
Усатый кожан торжественно поздравил Мышкина с крупным призом, но тут подоспели еще двое: интеллигентная пожилая женщина с растерянным лицом и дюжий детина с перебинтованной наспех башкой, с проступающим сквозь бинт желтым пятном. В руках у них оказались точно такие же, как у Мышкина, картонки, и тоже со счастливыми числами.
После короткого замешательства усатый распорядитель призов сказал:
— Ничего страшного. Роковое совпадение. Предлагаю два варианта. Или разыгрывать телевизор между вами троими по новой, или поделить денежный эквивалент. Каждому по семьсот пятьдесят долларов.
— Давай делить, — предложил Мышкин. Женщина согласно закивала, но перебинтованный везунчик твердо отказался:
— Зачем мне ваши доллары? Хочу цельный телевизор. Всю жизнь о таком мечтал.
— А где этот телевизор? — поинтересовался Мышкин.
— Вона там, — махнул рукой кожан. — В ящиках упакованный… Хорошо, тогда условия такие. Каждый выплачивает по пятьсот рублей. Деньги уходят тому, кто выиграет телевизор, кроме комиссионных. Вы готовы, господа?
Забинтованный без промедления отдал пятьсот рублей, и женщина, чуток помешкав, протянула смятые в кулачке купюры. Мышкин спросил: