С собой Спиркин взял пятерых боевиков, среди них были и монгол, водивший Егорку в туалет, и двое мужиков, которых он запомнил по побоям в подсобке, и, конечно, неугомонный Микрон, не выпускающий из руки пушку, снятую с предохранителя. Еще в поселке матерый бандюга сообщил Егорке, что живым из путешествия тот не вернется, пусть зря не надеется. На робкий вопрос: «Чем я вас так обидел, Микрон Микронович?» — бешено рявкнул: «Ты, падаль, мне колено прострелил, видишь, хромаю. Ничего, недолго тебе куковать».
— Это же не я, — напомнил Егорка. — Это Жакин.
— Он тоже никуда не денется, — с ужасающей уверенностью ответил Микрон. — Его очередь вторая. Я вас, падлов, научу родину любить.
С каждым часом пути его ненависть к Егорке все крепла и наконец достигла фантастического уровня. Он не спал по ночам, сидел на корточках напротив Егорки, поигрывая пушкой, наводя дуло то в живот, то в лоб, иногда щелкал вхолостую — и дико гоготал. Глаза его светились невыносимым голодным блеском.
Егорка пожаловался Спиркину:
— Вот вы, Иван Иванович, обещали сохранить мне жизнь, а как же Микрон? Он непременно меня укокошит. Видите, какой у него большой заряженный пистолет?
Спиркин цинично усмехнулся:
— Уж это, голубчик, твои личные проблемы. Или тебе нянька нужна?
— Он же совсем как будто невменяемый.
— Да, Микрон — человек непростой, обид не прощает. Так у него судьба сложилась. Никто его в жизни не жалел, он и одичал… Но ты неглупый парень, найди с ним общий язык.
— Как?
— Подари чего-нибудь. Он подарки любит.
— А вы не замолвите словечко? Он же ваш подчиненный.
— Казну отдашь, разберемся.
За Егоркой приглядывал не только Микрон, но и все остальные. Наверное, каждый получил особый приказ не спускать с него глаз, и, хотя он шел расконвоированный, без пут, но, куда бы ни оглянулся, отовсюду встречал зловещий прищур: чего, мол, чего?! В рыло хошь?
Егорка ни к кому не набивался в собеседники, разве что с монголом, которого звали Михря, завязалось у него мимолетное приятельство. Как-то тот, судя по неловкости — истый горожанин, оступился на скользкой тропе и чуть не ухнул в канаву, полную гнилой воды. Егорка успел ухватить его за руку, выдернул наверх, как репку из грядки. Михря, оглянувшись на братков, тихо сказал: спасибо!
С тех пор протянулась меж ними ниточка взаимопонимания, хотя ни о чем серьезном не говорили. Однако в его повадке не было той ледяной, свирепой настороженности, как у остальных. Михря среди всех братков выделялся богатырской статью, оттого, наверное, и тащил на себе поклажи столько, сколько все другие, вместе взятые. И ни разу не выказал неудовольствия, только улыбался всю дорогу рассеянной амбальской улыбкой.
Ирина, одетая в яркую альпинистскую куртку поверх свитеров и в меховые штаны, держалась с Егоркой подчеркнуто предупредительно, как с давним знакомцем, но не больше того. Правда, на вторую ночь в палатке подкатилась под бочок, чтобы перекинуться тайным словцом. Вероятно, по распоряжению Спиркина, потому что иначе нельзя было сделать это незаметно.
— Егорушка, милый, ты как?! — завороженно прошептала в ухо.
— Да так как-то… Микрон донимает. Тычет пушкой в брюхо, неприятно же…
— Он бешеный, бешеный. — Ирина просунула руку ему под ватник. — Но ты не бойся, Спиркин его урезонит. Без его указки никто тебя не тронет.
— Хотелось бы верить… Иван Иваныч слово дал, как только казну найдем, тут же мне отпускной билет. Плюс — вознаграждение. Как думаешь, не обманет?
— Как можно, что ты! Спиркин человек солидный, авторитетный. В команду тебя хочет взять, сам мне говорил. Ты только не оплошай, Егорушка.
— В каком смысле?
— Не придумывай ничего. Делай, как он велит. От тебя наша судьба зависит.
— Твоя тоже?
— А как же? Коли ты какой-нибудь фортель выкинешь, моя бедная головушка первая с плеч слетит.
Ее рука уже бродила по его животу, от быстрой, умелой ласки ему стало тепло, как от грелки.
— Ирина, услышат!
— Да мы потихоньку, все же спят, — заворочалась, пристраиваясь половчее. — Ох соскучилась, Егорушка, ох соскучилась… Жду не дождусь, когда удерем на волю.
— Вместе удерем?
Лишь на мгновение отстранилась.
— О чем ты, родной? После тебя все одно ни с кем не могу. Веришь мне?
— Еще бы, — самодовольно сказал Егорка.
…В первый день, когда мотал дружину по песчаным карьерам, уже уверился, что Федор Игнатьевич жив-здоров, взял их под караул, повел. У них этот маневр на всякий случай был отработан с лета. Жакин много чего приготовил к приходу гостей, это лишь одна из его уловок. Его нельзя было застать врасплох, и, честно говоря, Егорка недоумевал, как умный и прожженный Спиркин на такое понадеялся. Может, слишком уверен в себе, а может, упустил из виду, что таежные тропы отличаются от городских перекрестков. Так или иначе Егорке понадобилось только пригнуть на ходу молодую березку, да еще, будто невзначай, спихнуть в овраг каменюку величиной с телячью голову. И через два часа на выходе из карьеров он увидел ответный знак — небрежную насечку на коре старого дуба. Как дружеское рукопожатие учителя.
Правда, когда обвалил камень, подозрительный Микрон, шедший сзади вплотную, чуть не толкнул его следом.
— Ты что же, гад! — заревел в спину. — Озоруешь?! А ну подыми!
— Что поднять? — искренне удивился Егорка.
— Чего скинул? Ах ты, вонючка! Думаешь, не видел?
Подоспел на шум Спиркин. Микрон путано начал объяснять, что эта сволочь только что пыталась улизнуть и… Спиркин остановил поток горячечных фраз, обернулся к Егору:
— Что такое?
Егорка сочувственно покрутил пальцем у виска.
— Беда, Иван Иванович. Видения начались.
С диким возгласом: «Ах, видения, гад!» — Микрон кинулся на него, перехватив пистолет за ствол. Егорка уклонился, и если бы не удержал бойца сзади за куртку, тот бы уж точно помчался следом за каменюкой в глубокий, крутой овраг с веселым ручейком на дне.
— Хватит, — прикрикнул на обоих Спиркин, а Микрону пригрозил отдельно: — Гляди, парень! Уговор дороже денег.
Егорка окончательно с огорчением понял, что с Микроном им в лесу живыми не разойтись.
К Святым пещерам поднялись около полудня, скудное желтое солнце стояло прямо над горной грядой. Ирина узнала место, радостно всплеснула руками, потянулась к Спиркину:
— Здесь, Иван Иванович, точно, здесь. Вон костерчик наш, видите. Здесь мы ночевали.
Она забылась на мгновение, и Егорка поразился выражению ее красивого лица — не монашескому, не бандитскому, а невыразимо одухотворенному. Как у человека, который после долгой голодухи попал на продуктовый склад.
Спиркин велел братве разбивать палатки, готовить стоянку и жратву, Егорку отвел в сторону, к краю обрыва. У них состоялась важная беседа. Спиркин повторил, что все прежние договоренности остаются в силе: как только он получит казну, Егорка свободен. Может остаться со Спиркиным, в его штате, в этом случае об условиях поговорят отдельно; а может катиться на все четыре стороны — его дело. Как обещано, он выделит Егорке долю и заодно, если тот не передумал, отдаст Ирину.
Егорка глубокомысленно хмыкал, хотя не помнил, чтобы у них заходил разговор о передаче Ирины с рук на руки.
Спиркин поинтересовался (странно, что раньше этого не сделал), как выглядят сокровища, в чем хранятся и в какой таре их удобнее перевозить. Егорка, со своей стороны спросил, неужто Спиркин собирается тащить к тайнику весь кагал.
— Отсюда далеко до места?
— Минут сорок нормальным шагом.
— Хочешь, чтобы мы пошли вдвоем?