и купи радио, ладно? "
"Но я только что сказал тебе ..."
«Я знаю», - прервал его Бреннер. «А если серьезно - мне нравится слышать помехи. Особенно в стерео! «
И снова прошли секунды, прежде чем она ответила; и теперь снова в несколько ином тоне. Три дня назад он не поверил бы, если бы кто-нибудь сказал ему, что это возможно, но он действительно мог слышать ее улыбку.
«Мне очень жаль, - сказала она. "Но вы знаете, что? Пока что это была довольно тихая ночь. У меня есть еще два пациента, но если ничего непредвиденного не произойдет, я могу вернуться позже и составить вам компанию. Я мог бы вам кое-что почитать ".
"Из ежедневной газеты?"
«Боюсь, у меня их нет. Меня не интересует политика. Что вы думаете о Библии? "
Бреннер намеренно выдержал несколько секунд, прежде чем ответить. Он никогда в жизни не интересовался религией, и тем более Библией. Но он почувствовал добрые намерения, стоящие за ее вопросом, и не хотел ее обидеть, поэтому отказался от насмешливого ответа, который крутился у него на языке. Вместо этого он сказал: «В данный момент я чувствую себя чем-то… менее сложным».
"У меня есть копия в мягкой обложке", - ответила медсестра. «Он почти ничего не весит».
Бреннер засмеялся. «В любом случае, спасибо за предложение. Может, я вернусь к этому позже. Прямо сейчас ... может, я все-таки попробую немного поспать. «
"Хорошая идея", - ответила медсестра. «Утренняя смена приближается чуть меньше трех часов, а потом вас беспощадно разбудят».
Он услышал, как она что-то делает на станках рядом с ним, затем она продолжила: «Все выглядит очень хорошо. Вы были хорошим пациентом и принимали все лекарства? "
«Есть ли у меня выбор?» Бреннер поднял правую руку, насколько мог. Это было недалеко. На тыльной стороне его правой руки была игла, которая не только кормила его внутривенно, но и снабжала его большей частью лекарств. И что тоже сильно задело.
«Нет», - ответила сестра. Теперь она казалась явно счастливой. "И это к лучшему. Если вам что-нибудь понадобится, позвоните в колокольчик ".
Их шаги отступили, и мгновение спустя он услышал звук двери. Он был один - значит, кроме него в комнате никого не было. Предположительно каждую секунду за ним наблюдала по крайней мере одна пара глаз. Бреннер был почти уверен, что медсестра не случайно вошла именно в тот момент, когда он пытался встать с постели. Если не они, то многочисленные устройства, к которым он был подключен, следили за ним как можно тщательнее. Врачи отрицали это, предположительно, чтобы успокоить его, но Бреннер с первого момента знал, что это не обычная больничная палата. Он находился в отделении интенсивной терапии, возможно, даже в специализированной клинике.
Он просто задавался вопросом, почему.
Если не считать глаз, он мало что упустил. Конечно, каждый мускул в его теле болел, и с тех пор, как он впервые проснулся, ему сделали столько инъекций в этой комнате, что он почувствовал себя подушкой для иголок, но он явно не был сильно ранен. Во всяком случае, это не так сложно, чтобы оправдать такое лечение. Может, они все-таки солгали ему о его зрении. Что, если он не вернется, а, наоборот, совсем вымрет - или он будет заперт в этой серой вселенной на всю оставшуюся жизнь?
Бреннер почувствовал опасность, скрывающуюся в этом ходу мыслей, и сознательным усилием прервал его. Он несколько раз был на грани паники за последние несколько дней - и пару раз явно превышал ее - но он понимал, что паника никуда не денется. Это было неконструктивно и даже не выполняло функции очищающей грозы, потому что потом ему не стало лучше, а, наоборот, он чувствовал себя несчастным, как собака - не убирался, а сгорел.
Бреннер поднял левую руку, которая не была забинтована, и неловко пощупал радиоприемник, а точнее то, что ругало радиослушателей. Маленькая раковина, прикрепленная к резиновой трубке, имела качество звука плохой затычки для ушей, как обычно использовали стенотиписты, и качество получаемой с ней программы соответствовало ему. Переключатель на стене, до которого он не мог дотянуться рукой, не вывихнув наполовину руку, имел шесть положений, но в четырех из них он слышал только статический шум, в двух других - собственная музыкальная программа больницы, которая исходила из пленки и повторялась шесть раз в день: неглубокая поп-музыка на одном канале и такая же неглубокая классическая музыка - на другом. К настоящему времени он знал последовательность программы наизусть. Но даже в этом случае это было лучше, чем ничего.
Он нащупал трубку в ухе и поморщился, узнав мелодию. Что еще хуже, он также выбрал классический канал. Теперь у него было два варианта: он мог вызвать медсестру или мог дотянуться до выключателя на стене левой рукой под почти невозможным углом, что, вероятно, также вызвало бы медсестру обратно на место происшествия. Третий вариант заключался в том, чтобы в течение следующих двадцати минут послушать плохо сыгранную сонату для фортепиано Дебюсси или Готтвейсвема в исполнении группы, которая не прерывалась в течение нескольких месяцев.