Большинство других мужчин могло сейчас напугать или поспешно спрятаться за ближайшее укрытие. Салид нет. Он застыл в соляном столбе. Кто бы ни подкрался туда, несомненно, наблюдал за сторожкой привратника так же внимательно, как и раньше. Если он двинется, другой его заметит; в противном случае у него были хорошие шансы оказаться лишь тенью среди теней. Человеческий глаз похож на глаз охотника, он реагирует на движение, а не на то, что видит. Салид стоял, затаив дыхание, и краем глаза наблюдал за приближающейся фигурой.
Через несколько секунд он пересмотрел свое мнение о незнакомце - человек на самом деле вел себя очень неуклюже. Даже швейцар, которого явно больше интересовало его чтение, чем его настоящая работа, неизбежно должен был его обнаружить. Не говоря уже о видеокамере над входом.
Фигура замедлилась по мере приближения к входу. Теперь Салид увидел, что это был мужчина в темном и явно слишком широком пальто. Он все останавливался, приседал, снова выпрямлялся, двигался вправо, влево - это были типичные движения человека, который делал то, чего на самом деле не хотел. И он не просто не профессионал, пренебрежительно подумал Салид, он явно дилетант. Но это все еще не было ответом на вопрос, что на самом деле здесь делал незнакомец.
Фигура подошла ближе, и на мгновение ее взгляд остановился прямо на Салиде. Слабый звездный свет отражался на темных зрачках, взгляд которых, казалось, смотрел прямо в глаза Салида. Стоя совершенно неподвижно и веря, что его неподвижность сделает то, для чего одной только темноты в будке привратника могло быть недостаточно, Салид стал тем, чем он был большую часть своей жизни: тенью.
То, что так часто срабатывало, не перестало действовать и на этот раз. Ответа не последовало; без колебаний в шаге, без испуга; ничего такого. Мужчина быстро прошел и вошел в раздвижные стеклянные двери, в то время как его взгляд продолжал внимательно изучать вестибюль и внутреннее убранство сторожки.
В конце концов, Салид начал нервничать. Он не знал, куда ушел носильщик, но он определенно не оставил бы здесь все открытым, если бы намеревался держаться подальше более чем на несколько минут. Несмотря на это, Салид оставался неподвижным еще пять секунд, прежде чем повернуться и последовать за мужчиной.
Профессор Шнайдер повесил трубку, несколько секунд смотрел на телефон со сдержанным гневом, а затем перевел взгляд на человека напротив с еще менее сдержанным гневом.
Мужчина ответил сердитым блеском в глаза так же, как он реагировал на все прежде: слабой улыбкой, которой не было. Эта улыбка больше всего спровоцировала Шнайдера. Это странное… нет, странное было неправильным словом: вначале оно показалось Шнадеру странным; Между тем он явно стал сверхъестественным Шнайдером - этот сверхъестественный человек с тонкими седыми волосами и маленьким шрамом над левым глазом добился того, что профессор три дня назад счел невозможным. Шнайдер был кем угодно, но только не жестоким человеком, но в течение последних нескольких часов он все больше чувствовал необходимость схватить этого старика и встряхнуть его, пока он, наконец, не рассказал ему, что здесь происходит.
«Я так понимаю, вы узнали то, что хотели знать?» - спросил Александр, кивнув в трубку. В любом случае он представился Шнайдеру как «Александр». Шнайдер не был уверен, было ли это имя или фамилия, не говоря уже о том, было ли это его настоящее имя вообще.
«Я понял, что знаю все, что мне нужно знать на данный момент, и что я не должен знать ничего, кроме этого», - решительно ответил Шнайдер. Его коллега улыбнулся этой искаженной фразе, как он улыбнулся всему, но на этот раз его глаза были даже более серьезными, чем обычно. Не считая нескольких «да» и «нет» и нескольких начавшихся полусловов, в которых его каждый раз прерывали, Шнайдер сказал немногое, но для такого внимательного наблюдателя, как Александр, телефонный разговор, должно быть, тем не менее был очень информативным.
«Я понимаю ваше раздражение, доктор, - сказал он через некоторое время. "Но, пожалуйста, поверьте мне, это ..."
«Я не раздражен», - прервал его Шнайдер. «Я чертовски зол! Я не привык, чтобы меня заткнули ".
«Ты горький», - понимающе кивнул Александр. «Я могу понять это, доктор, но, пожалуйста, поверьте мне, что ...»
«Я сомневаюсь в этом», - сказал Шнайдер, снова прерывая Александра; хотя бы небольшой триумф, пусть и очень дешевый. Он хлопнул ладонью по столу рядом с телефоном. Шум походил на выстрел из пистолета в ночной тишине, воцарившейся в кабинете Шнайдера, но Александр даже не моргнул веками. «Я не против следовать инструкциям. Но я против того, чтобы идти против своих внутренних убеждений ".
«А внешний есть?» - с улыбкой спросил Александр. Шнайдер проигнорировал возражение. Он не собирался заниматься риторическими тонкостями. «Называйте это совестью, если хотите. Или клятва Гиппократа. Он остается прежним. Я поклялся исцелять людей. Не для того, чтобы ей стало плохо ".
Улыбка Александра на мгновение исчезла. Момент прошел слишком быстро, чтобы Шнайдер мог быть уверен, но, возможно, это был первый раз, когда ему удалось проникнуть в его якобы непоколебимое спокойствие.