В «Финли энд Фигг» секретарям жилось нелегко. Зарплата была низкой, клиенты по большей части — неприятными, юристы из сторонних фирм так и норовили нагрубить по телефону, рабочий день часто затягивался, но тяжелее всего давалось общение с двумя партнерами. Оскар и Уолли пробовали нанимать женщин среднего возраста, но дамы постарше не выдерживали напряжения. Они пытались нанимать молодых, но это обернулось иском о сексуальных домогательствах, когда Уолли не сдержался в присутствии грудастой молодой девицы. (Они договорились расстаться без суда в обмен на пятьдесят тысяч долларов, и их имена попали в газету.) Рошель Гибсон оказалась в офисе как-то утром, когда тогдашняя секретарша решила бросить все и шумно удалилась. Под звонки телефона и крики партнеров миз Гибсон подошла к столу в приемной и взяла ситуацию в свои руки, а потом заварила кофе. Она вернулась на следующий день, и через день тоже. Восемь лет спустя она так и продолжала работать на этом месте.
Двое ее сыновей сидели в тюрьме. Их интересы представлял Уолли, хотя, если говорить честно, никто не мог бы их спасти. Еще в подростковом возрасте оба мальчика не давали Уолли заскучать, ведь их беспрестанно арестовывали по разным обвинениям, связанным с наркотиками. Постепенно они все больше вовлекались в незаконные операции, и Уолли неоднократно предупреждал, что их ждет либо тюрьма, либо смерть. Он говорил то же самое и миз Гибсон, которая едва ли могла контролировать сыновей и часто молилась, чтобы дело кончилось тюрьмой. Когда их шайку по сбыту крэк-кокаина арестовали, мальчиков посадили на десять лет. Уолли добился сокращения изначального срока в двадцать лет, но мальчики не выразили ему признательности. Миз Гибсон же благодарила его, заливаясь слезами. Несмотря на все хлопоты, Уолли так и не взял с нее денег за помощь семье.
За эти годы в жизни миз Гибсон было много слез, и она часто проливала их в кабинете Уолли за закрытой дверью. Он давал советы и старался помогать по мере возможности, но главным образом играл роль внимательного слушателя. Жизнь самого Уолли тоже была богата событиями, так что они с миз Гибсон могли внезапно поменяться ролями. Когда два его последних брака разрушились, миз Гибсон все выслушала и постаралась ободрить его. Когда он начал пить, она тут же это заметила и не побоялась призвать его на путь истинный. Хотя они ругались каждый день, ссоры никогда не затягивались и часто служили лишь для того, чтобы обозначить сферы влияния каждого из них.
В «Финли энд Фигг» наступали и такие времена, когда все трое ворчали или хандрили, главным образом из-за денег. Рынок был просто перенасыщен: слишком много юристов слонялось без дела.
И меньше всего фирме был нужен один из них.
Глава 2
Дэвид Зинк сошел с поезда «Эль» на станции Куинси в центре Чикаго и, шаркая, спустился по лестнице, ведущей на Уэллс-стрит, однако с его ногами было что-то не так. Они все сильнее наливались тяжестью, и шел он все медленнее и медленнее. Дэвид остановился на углу Уэллс и Адамс и опустил взгляд на свои туфли, чтобы понять, в чем дело. Ничего особенного он не увидел: обычные черные туфли на шнурках, подобные носят все юристы-мужчины в фирме и даже несколько женщин. Дышал он с трудом и, несмотря на прохладу, чувствовал, что вспотел. Ему был тридцать один год (слишком рано для сердечного приступа), и хотя Дэвид ощущал страшную усталость последние лет пять, научился с этим жить. Или так ему казалось. Дэвид завернул за угол и посмотрел на Траст-тауэр — блестящее сооружение, напоминающее фаллос, взмывало на тысячу футов в облака и туман. Когда Дэвид остановился и поднял голову, его пульс участился и он почувствовал тошноту. Прохожие задевали его, протискиваясь со всех сторон. Вместе с толпой он пересек Адамс и поплелся дальше.
В Траст-тауэр был высокий и просторный атриум, декорированный стеклом, мрамором и непостижимыми изваяниями, призванными вдохновлять и источать тепло, но на самом деле казавшимися холодными и отталкивающими, по крайней мере Дэвиду. Шесть расположенных крест-накрест эскалаторов везли орды усталых воинов наверх к их местам за перегородками и в отдельные кабинеты. Дэвид сделал над собой усилие, но ноги отказались нести его к эскалатору. Поэтому он сел на обитую кожей скамью подле кучи больших раскрашенных камней и попытался понять, что с ним происходит. Люди бежали мимо с угрюмыми лицами, пустыми глазами, уже изнемогая от напряжения, хотя на часах было всего 7.30 утра. Хмурый день только начинался.
«Щелчок» — это уж точно не медицинский термин. Специалисты используют более изысканные слова для описания того мгновения, когда истерзанный волнениями человек преступает грань. Тем не менее Щелчок — это переломный момент. Все может произойти за долю секунды вследствие какого-то невыносимо болезненного события. Еще это может случиться, когда сломается последняя соломинка в трагической кульминации напряжения, которое копилось и копилось, пока разум и тело не столкнулись с необходимостью дать ему выход. Щелчок Дэвида Зинка принадлежал ко второй категории. После пяти лет тяжелейшей работы в обществе ненавистных коллег что-то произошло с Дэвидом тем самым утром, когда он сидел у раскрашенных камней и смотрел, как хорошо одетые зомби едут наверх в преддверии очередного дня бесполезной работы. В нем что-то щелкнуло.
— Эй, Дэйв! Наверх поедешь? — послышался голос. Это был Ал из антитрестовского отдела.
Дэвид с трудом изобразил улыбку, кивнул и что-то пробормотал, потом встал и почему-то последовал за Алом. Ал остановился на ступеньке чуть выше, когда они оказались на эскалаторе, и заговорил о вчерашнем матче с участием «Блэкхоукс». Дэвид продолжал кивать, по мере того как они поднимались все выше. Под ним и за ним передвигались десятки одиноких фигур в темных пальто: молодые юристы ехали наверх со спокойным и мрачным видом, напоминая скорее носильщиков гробов на зимних похоронах. Дэвид и Ал присоединились к группе у стены с лифтами на первом уровне. Пока они ждали, Дэвид слушал болтовню о хоккее, но голова у него кружилась, и он опять ощутил тошноту. Затем они бросились к лифту и встали плечом к плечу с множеством других. Ал замолчал. Тишина. Никто не говорил, никто не смотрел никому в глаза.
Дэвид сказал себе: «Вот и все. Это моя последняя поездка на этом лифте. Клянусь».
Лифт закачался и зажужжал, потом остановился на восьмидесятом этаже, на территории «Рогана Ротберга». Три юриста вышли, Дэвид видел их раньше, но не знал поименно, что было неудивительно, ведь в фирме работали шестьсот юристов на этажах с семидесятого по сотый. Еще два темных костюма вышли на восемьдесят четвертом. По мере того как они поднимались выше, Дэвид начал потеть, потом учащенно дышать. Его крошечный кабинет располагался на девяносто третьем этаже, и чем ближе он подбирался к нему, тем сильнее колотилось его сердце. Еще несколько торжественных выходов на девяностом и девяносто первом, и с каждой остановкой Дэвид чувствовал, что все больше слабеет.
Лишь трое остались в лифте к девяносто третьему этажу — Дэвид, Ал и крупная дама, которую за спиной называли «Перекошенная». Лифт остановился, мелодично прозвенел звонок, бесшумно открылась дверь, и Перекошенная вышла. Ал вышел. Дэвид не желал двигаться, на самом деле он и не мог двигаться. Прошло несколько секунд. Ал оглянулся и сказал:
— Эй, Дэйв! Нам пора, пойдем.
Никакого ответа от Дэвида, лишь пустой безразличный взгляд человека из другого мира. Двери начали закрываться, и Ал вставил между ними портфель.
— Дэвид, ты нормально себя чувствуешь? — спросил Ал.
— Конечно, — пробормотал Дэвид, умудрившись все же шагнуть вперед. Двери плавно открылись, и снова прозвенел звонок. Он вышел из лифта и теперь нервно озирался, как будто никогда раньше тут не был. Вообще-то он ушел отсюда всего десять часов назад.
— Ты побледнел, — заметил Ал.
У Дэвида кружилась голова. Он слышал голос Ала, но не разбирал слов. Перекошенная стояла в паре футов от них и озадаченно таращилась, словно наблюдала за автомобильной катастрофой. Лифт снова зазвонил, на этот раз по-другому, и двери начали закрываться. Ал сказал что-то еще, даже протянул руку, словно намереваясь помочь. Вдруг Дэвид обернулся, и его налитые свинцом ноги ожили. Он рванул к лифту и буквально запрыгнул в кабину, как раз перед тем, как закрылись двери. Последнее, что он услышал, был исполненный паники возглас Ала.