По мнению А.В.Фатеева, «образ врага» — идеологическое выражение общественного антагонизма, динамический символ враждебных государству и гражданину сил, инструмент политики правящей группы общества…».[51] С этим определением можно было бы в значительной степени согласиться, если бы оно не претендовало на универсальность и при этом также не сводило бы определяемое понятие к идеологеме. В действительности «образ врага» не выражает, а отражает восприятие и оценку одного социального субъекта другим, причем этот субъект не обязательно «государство или гражданин». Безусловно, образ врага имеет символический характер, является динамичным, изменчивым, но далеко не всегда выступает инструментом «политики правящей группы общества» (например, субъект восприятия может как раз противостоять этой группе, и она сама быть «врагом»).
Весьма значим вопрос о роли «образа врага» для возникновения войн и в ходе самих войн. «…Человек фиксирует окружающий мир в своем сознании в виде различных образов, которые могут не точно либо вовсе неверно отражать действительность, окружающую его. При этом создаваемые в человеческом сознании образы в значительной степени определяют его поведение. Отсюда следует, что поведением человека можно управлять, формируя в его сознании нужные образы-представления, поддерживая одни, затеняя другие».[52] Безусловно, таким способом можно влиять и на массовое сознание, и на сознание людей, принимающих государственные решения. Но нельзя и переоценивать значение «образов» в реальной политике.
Однако и здесь также существует позиция, согласно которой субъективный фактор, роль массового сознания, в том числе утверждение негативных стереотипов, и особенно, «образа врага» явно преувеличивается: «Образ врага обладает собственной инерцией и может становиться так называемым «самоосуществляющимся пророчеством», которое ведет к спиралевидной эскалации напряженности и враждебности».[53]
На наш взгляд, адекватна позиция И.Б.Гасанова: «Большинство войн и конфликтов было порождено не ложными представлениями и отнюдь не негативными национальными стереотипами, а реальными экономическими, политическими, социальными причинами, различными интересами и противоречиями, и сводить конфликты и войны лишь к неправильному восприятию окружающего мира или какой-либо страны, отдельного народа было бы неправомерным. Вместе с тем, сама ситуация напряженности, особенно ведущая к вооруженным конфликтам, порождала и одновременно подкреплялась «образом врага».[54] То есть причинами конфликтов, в том числе военных, всегда являются реальные интересы и противоречия, а не национальные стереотипы и образы врага. «Не «образы врага» или «негативные национальные стереотипы» рождают конфликты, а ситуация конфликта, напряженности, взвинченности являет собой почву для возникновения, становления и развития «образа врага».[55]
Таким образом, не следует упрощать ни механизм формирования «образа врага», ни его содержание (сводя к некой «матрице»), ни его структуру и т. д.