«Помнится, в 1938 году наше конструкторское бюро приступило к проектированию танка СМК (Сергей Миронович Киров). По замыслу он должен был иметь три башни. Сделали опытный образец. И тут нас вызывают в Кремль, на доклад. Объяснил на деревянном макете, где и какое размещено вооружение, какая броня, скорость, запас хода, сколько человек в экипаже. Вдруг Сталин подходит к макету, снимает одну из башен и говорит:
– А зачем делать из танка универмаг? Оставьте две башни,– помолчав, добавил: – И обязательно подумайте, чтобы экипаж имел запас питьевой воды.
СМК мы сделали с двумя башнями... На этом танке мы впервые применили широкие гусеничные ленты, опорные катки с внутренней амортизацией и индивидуальную подвеску нового типа, называемую торсионной» (подчеркнуто мной.– Д. И.).
В этой интерпретации обсуждения проекта тяжелого танка СМК нет упоминания о том, что Сталин снял две башни и оставил только одну.
Возможно, этот вопрос и не следовало бы муссировать, но историческая справедливость требует поставить точки над «i», так как он из года в год кочует из книги в книгу, то в той, то в другой, то в третьей интерпретации. Причем разные авторы призывают в свидетели людей, которые на том заседании не были.
Вадим Орлов в книге о Н. Л. Духове «Выбор» вложил свою интерпретацию в уста Ю. Е. Максарева, Владимир Сергейчук ссылается на «Историю Кировского завода».
Как же на самом деле было.
9 декабря 1938 года директор завода И. М. Зальцман и начальник СКБ-2 Ж. Я. Котин повезли в Москву на утверждение технический проект и макет трехбашенного тяжелого танка СМК. Поехал и ведущий конструктор А. С. Ермолаев. В Кремле Зальцмана и Котина приняли члены Комитета обороны, в который кроме членов правительства входили и некоторые специалисты по танкам: Б. М. Коробков, И. А. Лебедев, А. Ф. Кравцов и другие.
Котин коротко, но четко осветил основные технические, данные будущей машины, рассказал о ходе ее проектирования, продемонстрировал рисунок и макет танка СМК.
Завязалась беседа. В ходе ее члены правительства и военные задавали вопросы, высказывали соображения. Центральными при обсуждении оказались проблемы выбора вооружения и защиты подвески ходовой части танка. Военные никак не хотели для ее защиты устанавливать фальшборты, как на Т-35, так как они увеличивают массу и усложняют ремонт ходовой части.
Рассматривая модель трехбашенного танка; И. В. Сталин снял с макета заднюю маленькую башню с 45-миллиметровой пушкой, повертел ее в руке и спросил:
– А сколько она весит?
– Две с половиной тонны,– ответил Котин.
– Что же,– произнес Сталин.– Пустите эти две с половиной тонны на усиление броневой защиты,– и, подумав, добавил: – И обязательно подумайте, чтобы экипаж имел запас питьевой воды. В танке душно и жарко.
«В то время, когда была одобрена идея усиления брони и снятия для этого башни,– вспоминает И. М. Зальцман,– я почувствовал страшное облегчение: так как у нас на заводе уже был почти готовый в чертежах однобашенный танк Духова. И теперь мы могли сказать об этом в Кремле» (подчеркнуто мной.– Д. И.).
Может быть, по прошествии почти 35 лет после заседания Комитета обороны Исааку Моисеевичу Зальцману изменила память? (он эти воспоминания писал в 1973 году). Ничуть.
Вот что пишет один из разработчиков танка КВ Самуил Маркович Касавин:
«1938 год. В этом году мне здорово повезло. С группой дипломантов 5-го курса Военной академии механизации и моторизации РККА я попал на выполнение реального (как у нас тогда называли) дипломного проекта на Кировском заводе в СКБ-2...
17 октября 1938 года наша группа начала работать в КБ... В составе группы дипломантов я получил задание от Ж. Я. Котина представить диплом как предэскизный проект танка с одной башней и основными параметрами танка СМК» (подчеркнуто мной.– Д. И.).
Воспоминания И. М. Зальцмана и С. М. Касавина со всей очевидностью свидетельствуют, что работы над будущим однобашенным КВ были начаты еще до заседания 9 декабря 1938 года, а на нем только информировали об этом членов Комитета обороны и получили «добро» на дальнейшую разработку.
Можно лишь догадываться, что представители наркомата обороны долго обсуждали вопрос обеспечения защиты ходовой части СМК, потому что никак не нравился вариант защиты с применением фальшборта. А Зальцман в это время сидел и думал, каким образом обратить внимание членов Комитета обороны на однобашенный танк, предэскизный проект которого разрабатывался дипломниками под руководством Духова. Ведь как-то нужно было заручиться поддержкой и узаконить инициативную работу.
Осмелившись на этот шаг, И. М. Зальцман сказал:
– Товарищ Сталин, в СКБ-2 завода в инициативном порядке разрабатывается однобашенный танк с противоснарядным бронированием и более мощной пушкой. Мы бы хотели, чтобы нам разрешили довести начатую работу до конца.
Все сидели и молчали, ожидая, что скажет Сталин, который ходил и, поглаживая мундштуком трубки концы усов, о чем-то думал. Потом окинул всех взглядом и, что-то вспомнив, улыбаясь, произнес:
– Правильно, товарищ Зальцман, нечего делать из танка «Мюр и Мерилиз», незачем танку иметь много башен. Думаю, следует разрешить кировцам довести дело до конца. Посмотрим, какой танк будет лучше, и давайте сформулируем решение.
Упоминая «Мюр и Мерилиз», Сталин имел в виду украшение башнями здания известного в дореволюционные годы универсального магазина (ныне старое здание ЦУМа).
В итоге предложение И. В. Сталина легло в основу решения Комитета обороны. Кировцам поручили построить опытные образцы тяжелых танков с двухбашенной установкой вооружения, спроектировать однобашенный тяжелый танк и найти решение по защите системы подрессоривания танков без использования специальных экранов, которые увеличивают вес и усложняют ремонт ходовой части.
Возвращаясь в Ленинград, кировцы уже думали над проблемами, которые перед ними были поставлены в Комитете обороны. Снять с СМК одну или даже две башни и высвободившуюся массу пустить на усиление броневой защиты танка не представляло особого труда. А вот над подрессориванием предстояло поломать голову.
Как родилось это подрессоривание и кто был его автором, в литературе до сих пор не внесена ясность. Ж. Я. Котин в одном из своих воспоминаний пишет об этом так:
«Родился торсион после одного из предварительных обсуждений КВ в Политбюро. Один из представителей
Автобронетанкового управления. А. Ф. Кравцов вдруг обратил внимание членов Политбюро:
– Надо же защитить ходовую часть. Пусть конструкторы предусмотрят фальшборты.
И это было понятно... Но у нас опять, как когда-то после снятия башни с СМК, изменялся вес. Фальшборт – это стальная юбка вдоль катков, с немалым весом.
Я вернулся к коллегам и прямо сказал в КБ:
«АБТУ опять нам „поросенка“ подложило! Надо защищать ходовую часть».
Один из конструкторов тогда сказал:
– А давайте уберем крупповскую пружинную подвеску и поставим торсионную подвеску! А ее защищает уже корпус.
Первые торсионы испытывали в цехе, спешно. Стержень заделывали в стене намертво (один конец его и в танке также заделан), а на другой вешали чугунную чушку, испытывали его методом нагрузки. Сначала стержень «потек». Затем новые испытания, новые чушки и постепенное приближение к «рубцу жизни»... Однажды вся подвеска взлетела кверху, едва не убила конструктора».
Прежде всего, что такое торсион? Это – упругий элемент подвески, сменивший прежние винтовые и листовые рессоры. Принцип действия торсиона основывался на скручивании стальных стержней, которые размещались в корпусе танка над днищем. Они могли воспринимать большие нагрузки, в то же время были хорошо защищены от попадания снарядов или мин.
А вот как торсион «попал» в танки, кто его предложил и с каким «скрипом», с какой борьбой мнений он «вживался», небезынтересно узнать подробнее. Это весьма поучительная история того, как новое порой с большим трудом воспринимается и обретает жизнь.
Прежде, чем продолжить рассказ о судьбе проекта танка СМК, вернемся на полгода назад.