Выбрать главу

Мозг отказывался воспринимать информацию.

– Когда ты вернешься?

– Никогда.

Что еще сказать? Что спросить? Я впала в ступор. Я была потрясена так, что даже плакать не моглось. Сергей прошел в комнату, переоделся, помыл руки, пришел в кухню, а я так и стояла в коридоре, пытаясь осмыслить слово «никогда». Так нельзя, это не по-человечески! Взять и вывалить это на меня в тот момент, когда я совершенно не была к такому готова! Объяснил бы что-нибудь, смягчил бы удар. Сказал бы по крайней мере что-то вроде: «Катя, ты очень хороший человек, но…» – а то сразу «никогда».

– Кать, я тебя в третий раз спрашиваю, что мне есть – сосиски или сырники? Что Машке оставить? Эй, ты где?

Какие сосиски? Какие сырники? Он что, еще собирается покушать напоследок? Дорогая, я от тебя ухожу, только сначала поем! Совершенно не раздумывая, я схватила со стола тарелку и шахнула ее об пол.

– Хрен тебе с маком, а не сосиски! В Москве поешь!

Сергей разобиженно похлопал на меня глазами и гордо удалился в комнату, где ночевал, когда приехал.

Я дрожащими руками помыла посуду, приняла душ и, глотая слезы, свернулась калачиком в холодной одинокой постели.

Как же так? Я должна попытаться поговорить? Но он же сказал, что никогда не вернется, о чем еще спрашивать?

Но я же люблю его! Неужели вот так просто возьму и отпущу? Я должна попытаться уговорить его взять меня с собой!

А с другой стороны, я представила себе, что сейчас спрошу: «Сергей, а ты не хочешь жить с нами вместе?», а он ответит: «Не хочу». Меня от ужаса затошнило.

Нет, сейчас не могу. Потом, потом, не сейчас… Утром поговорим.

Машка пришла ко мне под бочок в три часа ночи.

– Мама, а куда дядя Сергей ушел?

– Он не ушел, он спит в другой комнате, – пробормотала я.

– Да нет, он оделся и куда-то пошел.

Я вылетела из комнаты и наткнулась на пустой диван. Никогда не думала, что можно одеревенеть от страха.

А вдруг он больше не придет?

– Ма-а-м, где ты?

– Иду.

Я уткнулась носом в Машку. Какое счастье, что она у меня есть. И никуда не денется.

**

Женщины – это не загадки.

Это ловушки. Это волчьи ямы, калканы и противопехотные мины, запрещенные уж не помню какой конвенцией.

Только что все было хорошо, мы поговорили о том, что мне придется вернуться в Москву – и вдруг скандал и ужас! Или до нее так долго доходило? Не знаю, раньше Катя тугоумием не отличалась. Или это пресловутый менструальный синдром? Ну с чего было на невинный вопрос об ужине устраивать истерику и бить об пол тарелку с аппетитно пахнущей картошкой? Не нравится тебе что-то – так скажи, зачем еду переводить.

Я, конечно, гордо удалился, но обида осталась. Обида без обеда – обида вдвойне. Через некоторое время я понял, что голод заглушает обиду. Как назло, в этой приемосдаточной суете я совсем забыл пообедать. А картошка была тушеная. До сих пор пахнет. Или это обонятельные галлюцинации? Тайком сходил на кухню проверить и убедился, что пахло действительно заманчиво.

Я даже собрался вскрыть холодильник и заморить найденного в нем червячка, но гордость вперемежку со страхом удержала. А ну как проснется хозяйка и начнет опять посуду крушить? У меня появилась идея получше. Стараясь не шуметь, я быстренько оделся и рванул в ближайший «ночник». Набрал там рыбных консервов в масле (здравствуй, студенческая молодость!), хлеба и пива. Впервые решил попробовать местного. Так себе пиво, хорошо, что сообразил взять четыре бутылки, количеством заглушил недостаток качества.

Сидя на кухне, я размышлял о странном поведении Кати.

На середине четвертой бутылки я все понял: она издевается. Унижает меня, показывает, кто в доме хозяин. Дрессирует, так сказать. От возмущения я чуть не поперхнулся сардинеллой и решил, что так дело оставлять нельзя. Но за собой на всякий случай все-таки убрал.

Поутру я проснулся от возни в коридоре – мои женщины собирались уходить, даже не удосужившись разбудить меня. Да и завтрак, судя по всему, не ждал меня разогретым или хотя бы готовым к разогреванию. И я решил показать, на что способен гордый, самостоятельный, голодный мужчина с похмелья.

– Раз так, – сказал я, выходя в прихожую, – верни мне, пожалуйста, обручальное кольцо!

Я ожидал, что Катя расстроится от этого заявления (на то и было рассчитано), но никак не думал, что она свихнется.

**

– Ты что, совсем охренел? Маша, иди на улицу меня подожди! Ты что, совсем мозги профукал? Мало того, что ты практически деградировал, ты лежишь на диване и ни черта не делаешь, так ты еще и напиваться собираешься? Конечно, нажраться – лучший способ! Не дыши на меня, от тебя несет как от пивной бочки! Во что ты превратился? Ты же толстый стал, как колобок, тебя же в твоей родной Москве не узнают, ты в дверь офиса не пройдешь, ты там застрянешь, как Винни Пух, и будешь ногами дрыгать! Маша, я же просила подождать меня на улице! Что ты на меня глазами лупаешь? А как я должна себя вести? Приехал – радоваться, уехал – тоже радоваться? Или наоборот, рыдать в подушку? Хватит, надоело! То ты в Германию сваливаешь, то в Москву… Вали куда хочешь, только не нужно из себя жертву изображать! Тоже мне, обиделся он! А обо мне ты подумал? Ты вообще хоть раз о ком-нибудь, кроме себя, думал? Тебе хорошо, значит всем хорошо? А я не человек? Если нужна, так ты есть, а надоело, так можно и уехать? Перетрудился, бедненький, с ребенком посидеть заставили! А сколько я с этим ребенком сидела, тебя не интересует? Конечно, не интересует, это же не твой ребенок! Что ты вообще о нас знаешь, теоретик семейной жизни? Ты думаешь, мне легко ждать тебя бесконечно и сидеть здесь одной? Думаешь, мне такая жизнь нравится? Ты хоть раз подумал об этом? Что ты молчишь? Ты думаешь, ты такое сокровище, что я без тебя жить не смогу? Вали куда хочешь, хоть в Москву, хоть на Северный полюс! Алкаш!

Из монолога, выплеснутого на меня Катей, я узнал очень много о себе и еще больше – о ней. Оказывается, она все это время переживала и нервничала. А я ее раздражал своим бездельем, животом и ленью.

Специально после ухода этой разъяренной фурии сходил в ванную проверить толщину талии. Действительно, немного полноват я стал за последнее время, но это от сидячей работы и домашних харчей. Сама меня раскормила и еще ругается!

А кольцо, кстати, так и не отдала.

Состояние ошарашенности не оставляло меня весь последний день. Полностью заторможенный, сдавал я дела ленивому Василию, в состоянии зомби купил билет до Москвы, бесчувственным телом вернулся и принялся собирать вещи.

Эта заторможенность и позволила мне рассуждать трезво и логично. Катя, безусловно, была не права. Все, что она на меня вывалила, было нечестно и несправедливо. Если я ее так раздражаю, почему бы не подойти и не сказать: «Так, мол, и так, помоги мне по хозяйству» или «Так, мол, и так, не хочу, чтобы ты сегодня пил». Неужели бы я отказался? И мой отъезд в Москву… Что в нем такого неизбежного? Я же предложил ей руку и сердце, вручил кольцо как символ серьезности намерений. Все равно нам в Москве жить, значит, мне лучше поехать вперед, подготовить плацдарм. А тут: «Эгоист! По Германиям разъезжает!» Далась ей эта Германия…

Разыскивая носки, я вспомнил одно мудрое правило, которое меня не раз выручало в общении с прекрасным, но скандальным полом: «Если женщина не права, извинись перед ней». Ладно, она не захотела со мной поговорить спокойно, но почему я должен повторять ее ошибки?

Прервав укладку чемодана, я отправился на поиски хозяйки дома. Катя с дочкой демонстративно меня не замечали и на мои сборы не обращали никакого внимания, что-то читая вслух.

– Катя! – позвал я. – Коша! Ты только не кричи, хорошо? Я прошу у тебя прощения и… помолчи, ладно?., хочу все тебе объяснить. Маша, можно мы с мамой поговорим с глазу на глаз?

Но упрямая девочка только плотнее прижалась к маминому боку. Ладно, может, хоть ребенка наша история чему-нибудь научит.

– Я вовсе не собираюсь тебя бросать! – начал я. – Ив Москву я еду, чтобы подготовить почву для вас с Машкой. Сама знаешь, нужно договориться со школой, поликлиникой…