Боровский распечатал письмо и быстро оглядел строки, признав подпись и подчерк отца, а также именную печать. После он отдал письмо, тяжело вздохнув. «Вот нелёгкая». Глаза Градатского добро блестели, уставившись на него, в ожидание реакции. Создавалось впечатление, что вся сложившаяся ситуация его даже веселит, нежели смущает.
— Хорошо… Я Вам верю, господин Градатский.
— Так просто? Я подготовил целый спектр аргументов и ответов на предполагаемые вопросы.
— Уж простите, что лишил Вас удовольствия.
— Ради приличия спросите хотя бы, как я оказался наверху без Вашего ведома?
— Через люк в коридорчике, — Градатский изумился. — Я Вам поверил не только из-за письма отца, но и из-за собственных наблюдений и выводов, — лицо его изобразило вопрос. — Во-первых, я считал, что проходимец хорошо знаком с домом, так как ему известно о люке. Но потом встал вопрос, как он узнал, что внутренний замок открыт?… и тут я вспомнил письмо от арендодателя, в котором изъявлена просьба закрывать лишь на внешний замок. Эти небольшие суждения подкрепили Вашу невиновность… нет, частичную невиновность, полностью Вашу вину я не отпускаю.
— Какой Вы ужасный человек. Разве можно лишать бедолагу последней радости?
— Будет Вам пустословить. Теперь следующей вопрос на повестке дня. Что будете делать с жильём?
— Раз уж Вы так открыто спросили… то у меня назрел выгодный для нас всех уговор.
Боровский прильнул к подлокотнику и с увлеченным блеском в глазах выслушал его незамысловатое предложение. А мысль была проста и непринуждённа: Градатский отдаёт ему часть арендной платы в обмен на возможность совместного проживания. Как он утверждает, живёт он скромно и просит лишь разрешение заседать в гостиной и кормиться стряпнёй Марьи Петровны. Ночевать он собирается на втором этаже с железобетонным аргументом: «Вам он всё равно ни к чему». Всё это он подал как полагается, чётко, лаконично и со свойственной легкостью слова, которое будто само запрыгивает в уши собеседника. Боровский не спешил соглашаться по понятным причинам, личность хоть была и занятная, но туманная, нет, скорее прозрачная. Когда думаешь, что вглядываешься точно в его лик, пытаясь прочесть мимоходные мысли, то понимаешь, что смотришь сквозь него, как будто через окно. Оттого любой анализ терял смысл. У любого человека есть нечто ценное за что можно зацепиться и подняться по стене его сознания, словно по тросу. В случае Александра — это большие угольные глаза, которые горят жаждой действия и жизни. Но Градатский был иным… он выделялся всем, поэтому невозможно было зацепится за что-то одно. Такие люди как он были нечитаемыми. И этот небольшой аспект выводил Боровского из себя. Так как ту же проблему он испытывал и со своим отцом, который был непробиваемой стеной.
— Прошу Вас всё обдумать, — начал Градатский. — У меня, к сожалению, сейчас имеется одно неотложное дело, поэтому я откланяюсь до вечера. А после приду узнать Вашу волю. На этом прошу прощения.
Он быстро удалился, оставив Сашу наедине со своими мыслями, при этом произведя непомерное впечатление на юношу. Человека такого склада в Осёдлом ему видеть не приходилось. Градатский совмещал в себе некую строгость и лёгкость характера, которыми ловко управлял и менял местами как заблагорассудится, обладал даром убеждения. Но инструментом этого убеждения была вовсе не сила, как у Александра Сергеевича, хоть она тоже была, а слово, пёстрое и режущее. Ранее Боровскому приходилось иметь дело лишь с зазнавшимися чиновниками да безропотными слугами. Поэтому до Градатского он мог удивляться только армейским папиным дружкам, пышущим благородством и удалью. Теперь же у него появился новый объект мистического обожания.
— Петровна, Константин Григорьевич тебе знаком?
— Хм, лицо у него чудное, но вспомнить всё равно не удаётся… однако голос почему-то всплывает… его мне точно слышать приходилось. — размышляла она. — Я украдкой подслушала и вот что думаю… соглашайтесь Вы. Я хоть наукам не обучена, но туго явно не станет. И человеку поможете и жить станет веселее.
— Да-а… я тоже сразу так и подумал, только вот не решился почему-то. Но согласись, странный он черть.
— Как по мне, так Вы два сапога одного сапожника.
— Ох, выпорю я однажды тебя, Петровна, честно слово… за твоё скверное словцо.
— Молчу-молчу, — улыбаясь, проговорила.
Вечером, как и обещалось, Градатский вернулся, услышав ожидаемый положительный ответ. Незамедлительно он расселился на втором этаже. Вещей при себе у него было всего ничего, отчасти это было потому, что большая их часть уже ютились в доме. Закончив скорый переезд, оставшееся время они разговаривали на отвлечённые темы, рассиживаясь на диване и грея вытянутые ноги у камина. Оказалось, что оба молодых человека невзлюбили колющий холод, который тем временем во всю набирал обороты. Градус на улице беспощадно падал и уже приблизился к нулевой отметке, а тучи жутко обтянули небо. Разговорившись, Саша узнал, что, оказывается, Градатский не многим его старше, было ему от рождения двадцать пять, должно быть поэтому общение шло как нельзя просто.