— Ковало, — Гер перевел на него потяжелевший взгляд, — ты плохо выполнил свою работу.
— Сейчас все исправлю.
Ковало грубо взял Дару под локоть и, отведя от стола, развернул лицом к себе.
— Видишь этот телефон? Один звонок — и Вероника Петровна прямо сейчас будет выпровожена из коттеджа без оплаты. Мне звонить?
Дара понимала, что это тупик. Что делать — она не знала. Насколько эта угроза реальна? Возможно, Ковало так и не поступит, хотя… что его удерживает? Найти новую домработницу на хорошую зарплату всегда можно. Дара вспомнила лицо Вероники Петровны, вспомнила ее слова о больной дочке и внуках…
— Что петь?
— Я-то откуда знаю… Свое, цыганское. Пойдем.
Ковало подвел ее к невысокой сцене, где под забойную музыку извивались полуголые девушки. К ним подошел мужчина. Судя по разговору с Ковало, он отвечал здесь за все.
Дара осталась с ним, а Ковало вернулся к столику, где сидела компания во главе с Полонским.
— Все решено. Сейчас споет.
Ковало сел на свободное место и взял бокал с напитком.
— И как ты ее уговорил? — Геру действительно было интересно, как Ковало удалось так легко сломать девчонку.
— Интересуешься моими профессиональными секретами? — Ковало отпил из бокала. — Все элементарно и просто — сказал, что уволю домработницу.
— Значит, она готова все делать ради незнакомого человека? — задумчиво произнес Гер, смотря на сцену и на то, как ди-джей что-то обсуждал с цыганкой.
— Не думаю, что все… Но некоторые моменты — да.
Ковало, как хороший психолог, понимал, что есть тонкая грань, когда человек готов переступить через себя ради другого, а когда не готов. Сейчас он рассчитал все правильно, и вот результат — она покорна. Но он не строил иллюзий, что такое всегда будет прокатывать.
— Друзья, — сидящий справа от Гера мужчина поднял бокал, — за приятный вечер.
Раздался звон стекла, и Гер, ощущая, что вечер действительно удался, перевел взгляд на сцену. Оттуда зазвучала музыка. Та самая, настоящая, цыганская, которая так не вписывалась в окружающую атмосферу этого места. Музыка, которая хорошо звучала бы у костра в поле или в толпе на площади. Но никак не в таком суперсовременном клубе, где все говорит о стиле и изыске, и где публика соответствует этому — такая же стильная и гламурная.
Но музыка звучала, и люди замерли, переводя взгляды на сцену. Туда, где в круге света стояла цыганка.
Полонский уже поднес бокал к губам, чтобы ощутить вкус дорогого виски, когда зазвучал ее голос. Сильный, звонкий и такой настоящий. Без синтезаторной обработки, без шлифовки. Так века назад пели те, кто кочевал по этой земле и любил свободу. В этом голосе не было фальши, он шел из самой глубины сердца и пронзал сердца тех, кто его слушал.
Она пела и, казалось, диапазону ее голоса нет предела. Но не только голос поразил Гера. Он видел, как девушка преобразилась. Она стала другой — настоящей. Она стала такой, какой он ее не видел никогда.
Дара в такт мелодии повела плечиком, слыша, как позвякивают на ее шее бусы с монетками, и, плавно подняв руку, заставила все браслетики зазвенеть и заиграть в лучах софитов.
Полонский видел, как девушка ведет плечиком в такт мелодии, как ее руки плавно чертят в воздухе невидимые рисунки, как она откидывает с лица упрямые локоны назад. Все это завораживало настолько, что пространство вокруг него растворилось, и осталась лишь она в центре небольшой сцены, под лучами прожекторов. И звучал ее голос, который заглушал все и проникал в самое сердце.
Слова песни лились из ее уст, и музыка все убыстрялась, уводя за собой. Все находящиеся в зале были погружены в это волшебство. Голос девушки околдовывал своей чистотой и естественностью, которая не была испорчена рамками правильного вокала. Она пела так, как пели века назад ее предки. Хотя песня и была переделана под современный эстрадный вариант, но сама манера исполнения ее была настоящая. Поэтому и смогла она притронуться своей песней к сердцам тех, кто ее слушал.
Только когда звуки ее голоса растворились в пространстве зала, Гер понял, что так и сидит с бокалом в руке, не сделав ни глотка.
Дара стояла и смотрела перед собой. Когда она подошла к микрофону и услышала мелодию, она преобразилась. Она пела так, как всегда пела, когда выступала на концертах — искренне, отдавая всю себя без остатка. По-другому она петь не могла. Ведь песня — это ее душа. Так как она может обманывать свою душу? Как она может фальшивить и исполнять песню неискренне? Только когда мелодия стихла, и она услышала аплодисменты, Дара вернулась в свою грустную реальность.
Подойдя к девушке, Ковало повел ее через зал. Гер и его спутники двинулись им навстречу.
Голос Дары Шандор мог узнать из тысячи голосов. Как же удивительно она пела. Он всегда засушивался ею и часто специально приезжал туда, где она выступала. Стоя в толпе и скрываясь от ее взгляда, он смотрел на нее и мечтал, как она станет его. Мечты часто не сбываются, и это реальность жизни. Зато он точно знал, что свои мечты он сам заставит сбыться, не дожидаясь чуда.
— Кажись, дочка барона там на сцене заливается, — Рому тоже узнал этот голос. — Поди для Полонского поет. Быстро она для него все делать стала.
— Рот закрой, — Шандору не нравился этот тон, хотя правоту его слов он и сам осознавал. Только не хотел слышать. Правда звучала слишком больно.
Шандор отпил из бока цветной коктейль и закурил, продолжая наслаждаться голосом Дары. Одной рукой он прижимал к себе вульгарно одетую блондинку, которая перебирала пальчиками толстую золотую цепочку на его груди.
— Чем болтать лишнее, отправь лучше наших людей. Пусть узнают, что да как, — Шандор кивнул на Дару.
— Будет сделано.
Ромо встал с дивана, предварительно отцепив от себя свою спутницу, такого же вульгарного вида. Обойдя стол, он пошел к выходу, махнув рукой стоящем невдалеке парням с явно цыганской внешностью.
Дара остановилась перед Гером и подняла на него глаза. В ее взгляде было столько нескрываемой ненависти, что даже Полонский поразился этому. Она не боялась его, как все, она его ненавидела. Это заводило Гера. Он чувствовал азарт. Это всегда ему нравилось в тех, с кем его сталкивала судьба — подчинять себе тех, кто тебя ненавидит. Он любил ломать и ставить на колени. Правда, до этого момента ломал он только мужчин, с женщинами такого делать не приходилось. Возможно, поэтому они и не были ему интересны. К женщинам он относился как к предметам, которые нужны в его жизни, а не как к личностям, которые могут его заинтересовать. В войне с бароном он видел очередной интерес для себя — сломать барона, заставить его признать свою силу. Победить сильного противника намного ценнее, чем слабого. Барон не сдавался, и у Гера не пропадал интерес к нему. Мало того, что барон оказался таким, так еще и его дочка такая же. Хотя до этого он ее и не воспринимал как личность. Да, красивая. Да, нужна ему в его игре. Да, привык он иметь таких, а потом они ему наскучивали — сами висли на шее. Здесь все шло по-другому. Цыганка не сдавалась и вела себя не так, как он ожидал. Ко всему прочему, она еще и пела. Причем пела так, что даже его пробрало. Только слушая ее пение, он и увидел ее — настоящую, гордую, вольную, непокорную. И вот она стоит перед ним — и ни капли страха в глазах.
— Спляши для меня.
Несмотря на шум вокруг, Дара хорошо расслышала его слова, хотя Гер и произнес их негромко.
Дара хотела возразить, но, оглядев стоящих вокруг нее плотным кольцом мужчин, она встретилась взглядом с Ковало. Сил выдерживать его угрозы по отношению к неповинной в этой ситуации домработнице не было. Дара кивнула и опустила глаза. Она ждала, когда зазвучит музыка. Сейчас ей было все равно, что плясать, ей вообще было уже все равно. Когда она пела, она перенеслась в свой мир, где была прежняя она — вольная цыганка, а зрители вокруг напомнили ей о ее выступлениях. Ей нравилось петь для людей. Ей нравилось своей песней дарить им радость. Вот поэтому, спев, она ощутила в душе такую опустошенность.