II. «Их много, снов! Распаленные, с хрипом проклятий…»
Их много, снов! Распаленные, с хрипом проклятий
Они покидают углы и палаты.
Смеясь, ползут из альковов, больничных кроватей,
Из тюрем, подвалов, из келей разврата.
Одни бледны и прозрачны – то сны одиноких,
Другие трепещут в огне лихорадки;
Ты видишь всё, что скрывается в норах глубоких
Умов, не солгавших лишь в снах и припадке.
Сны пляшут вереницами
Под мертвою луной
И братцами, сестрицами
Зовутся меж собой.
«Сестра! Кого, бессонного,
Ты хохот?» – «Я кучу!
Я от приговоренного
К повешенью лечу.
Сегодня в сумасшедшие
Он грезы погружен.
А ты?» – «Я – дни прошедшие!
Самоубийцы сон!»
III. «Но всходит день, равнодушный, немой и безликий…»
Но всходит день, равнодушный, немой и безликий,
Ползет отвратительный, скаредный будень,
Всё тот же, тот… Просыпается город великий,
И снова путь смертных и скучен, и труден.
Но ночь придет, разгорятся вновь мысли и краски,
Польются желанья в блестящих виденьях – потоках…
Ведь правда? Да? Мы живем, лишь впиваяся в сказки
О славе, богатстве, о страстных пороках?
Внемлите бреду сонному,
Услышьте хрип больной,
Внемлите оскорбленному
Работою дневной!
О, дни его обидные,
О, пламенные сны!
Красавицы бесстыдные,
Ему, ему даны.
Веселому, прекрасному,
И счета нет деньгам!
Внемлите бреду страстному
И высохшим губам!
1. «Мы – скальды огромных скоплений…»
Мы – скальды огромных скоплений,
Друиды больших городов;
Затеряны в кельях строений,
Замучены мыслью веков,
С глазами, открытыми дико
На свой мир, живя полусном,
С душою, исполненной крика,
Со скованным злобою ртом,
Мы бродим повсюду – по грязи,
По храмам, по душам людей,
И тайные чувствуем связи
Событий, и душ, и вещей.
В трактирах зловещих предместий
Внимаем тревоге низов
И шепчем им лозунги мести
И лестью тревожим рабов;
А ночью больными устами
Мы славим немой небосвод,
Как нежная девушка в храме,
Тоскует душа и поет…
Подолгу, упорно, без слова,
Впиваем наркозы томов,
И мысль отмечает сурово
Законы бегущих годов.
Мы мыслим. Но мысли – опасность.
Мы знаем и ночью, и днем
Всю близость к безумью, всю страстность
О всем лишь своих аксиом.
Ах, видеть все бездны, все разом,
Всё знать, всё презреть и идти,
Живя то тоской, то экстазом –
Вот розы на нашем пути.
2. «Над Невою сфинкс спокойный…»
Над Невою сфинкс спокойный,
Над свинцовою Невой…
Люд вокруг бежит нестройной,
Говорящею толпой.
Криков, звуков многозвонность,
Лица тусклые глядят…
Но поставлен в обыденность
В небеса гранитный взгляд.
И над говором, в просторе
Серой облачности дня,
Реет мысль memento mori,
Тишь презрительно храня,
Вечность каменной улыбки,
Смех таинственных очей…
Быстры, суетны и зыбки
Тени множества людей.
Знаю, чует беспредельность
Мертвый сфинкс и видит он
Мира стройность, мира цельность
И во всем один закон.
Эти люди, эти крики
И важны и неважны,
И ничтожны и велики,
Но, должно быть, и нужны.
Камень сфинкс, уж переживший
И познанье, и печаль,
Всё постигший и застывший,
Как зловещая скрижаль,
Ты познал, безумно-смелый,
Всех миров концы поэм,
Все последние пределы,
Все последние зачем…
И, познав их, нам не роздал,
В камне сжал их, ты – немой…
Но тебя ведь тоже создал
Homo sapiens! Ты – мой!
Люди, люди, прочь сомненье!
Кинем смеху жутких глаз,
Что он наше сам творенье,
Наши когти ранят нас!