«На дно погрузились останки от шкуны…»
На дно погрузились останки от шкуны,
В песок бесконечный и плоский…
Баюкает зыбь и швыряют буруны,
Ломают о скалы, заносят в лагуны
Отбитые, черные доски.
У бухт они дремлют, где пальмы прелестны,
Ныряют в прибоях средь пены,
Ко льдам примерзают, бесцельны, безвестны…
Их судьбы изменчивы и интересны,
Но трупы не ждут перемены.
Кто смерть нарисовал пугающим скелетом,
Кто мог косу в суставы ей вложить?
Кто мог так не хотеть расстаться с этим светом,
Чтоб смерть такой себе вообразить?
О, он был мужиком, попом, но ни поэтом
И ни философом не мог он быть.
Смерть – это девушка в одежде светлой, бальной,
Но у нее простой и добрый вид;
Она покинула большой дворец хрустальный,
Пришла прильнуть к огню твоих ланит,
Она зовет тебя – мой мальчик, мой печальный, —
С такой улыбкой нежною глядит.
Вся – легкая, вся – сон, смерть – в бальном платье
Вы знаете – прозрачна кисея,
Летит лазурный газ, волной душистой вея,
И кружевом украшены края.
Она заботится: Ах, как твой жар? Сильнее?
И после: Ждал? Ну, вот же, вот и я…
Пришла, сидит; твоя подушка смята –
Она поправила: ведь ты без сил.
Нагнулась ласково и шутит, что богата
Невеста-смерть… Смерть не скелет могил,
Она – как женщина, которую когда-то
Ты трогательно в юности любил…
«Пусть мы пред Божьими просторами…»
Пусть мы пред Божьими просторами,
Пусть неизвестное пред нами!
Пройдемте жизнь, сияя взорами,
Пройдемте жизнь, звеня мечами!
Но час мелькнет – несется с гомоном
Кинематограф впечатлений,
Мы вновь берем в отчайньи сломанном
Ярмо ничтожных ощущений,
Забыв порыв, на клич растраченный,
Кладем привычно краски грима,
И будень, властно-предназначенный,
К могиле мчит часы незримо.
«Люблю бывать на шумных вечеринках…»
Люблю бывать на шумных вечеринках,
На гимназических, студенческих балах…
Девицы там скромны, в прелестных пелеринках,
Без декольтэ и с розой в волосах.
Весь зал живет веселыми глазами,
Мой ум завидует их милой чистоте,
И гонит шум людей мой ужас перед днями
И надоевшие слова о суете.
Я увлечен то станом, то прической,
И, как дитя, я вновь зову свою мечту…
Я душу грустной той считаю бедной, плоской,
Считаю смелой я и горделивой ту.
И я, один, глядя на их потеху,
Внимая топоту, остротам, похвальбе,
Люблю завидовать их искреннему смеху
До безысходного презрения к себе.
«Что выбрать нам, всевидящим, опорой?..»
Что выбрать нам, всевидящим, опорой?
Взгляните вдумчиво во все края –
Ведь нет такой серьезности, которой
Равнялась бы серьезность бытия.
Философ, мот, аскет, дурак, бродяга –
Где разница в их мысли обо Всем?
Осталось что ж? Бесцельная отвага
И мысль, что мир – неведомый фантом…
Скитаюсь я. Бегут без впечатленья
То бесконечность и покой пустынь,
То городов немолчное волненье,
То древний мрамор эллинских твердынь…
Бросаю я и мысли, и вниманье
Не моему: и фразам новых книг,
И голосам рабочего восстанья,
И лицам дев, явившимся на миг,
И высоте, то ласковой, то строгой,
И пикам гор, где только лед и тишь,
И сердца стук я слушаю с тревогой:
О, может быть, ты вновь заговоришь?
Оно молчит! Оно молчит жестоко!
Там лишь слова! Слова, слова без сил…
И я кричу в лицо немого рока:
Уж взял я жизнь? Жизнь то, что я забыл?
Случилось, что как-то недавно
Я вечер в гостях просидел.
Нарядные платья исправно
Скрывали уродливость тел,
Размеренность плавных движений
Весьма украшала салон,
Как всюду, свой шут был, свой гений
И несколько важных персон.
Все мерно трещали, девица
Какая-то громче их всех…
Знакомые шутки и лица,
Политика, скука и смех.
Я тоже шутил и смеялся,
Улыбку кроил и скучал,
Но как-то на миг я остался
Один, наблюдая весь зал…
И было ль то света игрою,
Устало прищуренных глаз,
Иль нервы шутить надо мною
Тогда захотели как раз,
Но вдруг мне почудилась сцена
Театра-игрушки, и там
Ведет манекен манекена,
Одетые в красочный хлам.
Сквозь ритм этой жуткой забавы
Мне слышно, они говорят,
И щелкают сухо суставы,
И с хрипом их речи звучат;
И каждой девице по разу
Твердят они, делая круг,
Одну остроумную фразу
Всё с тем же движением рук.
И, фразы мертво и стеклянно
С поклоном сказав нараспев,
С недвижной улыбкою, странно
Целуют фарфоровых дев.
Испуганный, долго гляжу я
И вдруг замечаю себя –
Бесстрастный, хрипя и танцуя,
Кривляюсь меж ними и я.