«Есть редко такие мгновенья…»
Есть редко такие мгновенья,
Когда хорошо и светло.
К прошедшему нет сожаленья,
А в будущем нет воскресенья,
Но жалко – не знаю чего.
Прочту я святые страницы
Поэта какого-нибудь,
И вот поплывут вереницы,
Живые, прекрасные лица,
И что-то стесняет мне грудь…
И в лицах я вижу стремленья
Печальной, понятной души,
Но нет ни тоски, ни сомненья,
Всё стройно в ночные мгновенья
И славно, и грустно в тиши.
Да, грустно. Свеча догорает,
Шипя, потухает она…
В уме моем слабо мерцают,
Плывут, созидаются, тают
Обрывки какого-то сна…
И так хорошо, что на свете
Есть где-то еще красота,
Что шумны и веселы дети,
Что есть еще смелые эти,
Что любят и жаждут креста,
Что яркие любят одежды,
Что в полночь глядят на звезду…
Но полн я спокойной надежды,
И грустью туманятся вежды:
Себе ничего я не жду…
1904
«Ветер злобный мутил, волновал океан…»
Ветер злобный мутил, волновал океан…
Вал за валом на приступ бежал,
И, грозя берегам, свирепел ураган,
Разбивался грудью у скал…
Как фаланги в шеломах, блестящей броне,
Хищно мчались громады из вод
И бежали угрюмо и с шумом оне
На жестокую битву вперед.
Всё стремились туда, где сурово стоит
Из камней вековечных стена
И вокруг ее бешено пена кипит,
Завывает и стонет волна.
И летит, колыхаяся, пенистый ряд,
Полный мести зловещей, к скалам…
Вот удар… Грянул гром… и лишь брызги летят
К ясным, звездным, немым небесам.
Но бесстрашно вперед и на смену ему
Новый злобный и бешеный вал
Нес зеленую, плотную к скалам волну
И об камень ее разбивал.
И остатки волны, и крутясь, и шипя,
Подымая у берега муть,
Уходили опять, приходили кипя,
Били мертвую, твердую грудь.
Гей же, братья, ко мне! Все скорее в ряды!
Все в фаланги бесстрашных бойцов,
Мы пойдем умирать с смелым криком борьбы
Или свергнуть твердыни оков.
Братья, дружно вперед мы пойдем, как волна.
Мы, кипящие злобой святой,
И с скалами рабства пусть воюет она,
Как немолчный и грозный прибой!
Пусть у выступов скал мы погибнем в бою,
Не страшны нам все жертвы борьбы,
Тем, что идут на бой, звонко песню пою,
Тем, что в битве находят гробы!
1904, Крым. Ялта
Нет тягостной любви и лишь полна
страданий одна любовь – Фамари и Аммона.
Трактат Авот
Я мрачен с вида.
Как пирамида,
Я недвижим.
Рожден балбесом
И лени бесом
Я одержим.
Скучал до боли,
Но глазки Оли
Раз увидал!
И легче пуха,
Быстрее духа,
Пред ней предстал.
Стройна, высока
И черноока
Она была.
Полна движенья,
И треволненья,
И вся светла.
И, как у Гретель,
В ней добродетель
Висит, как груз.
А я вихрастый,
Хромой, очкастый
И весь кургуз.
Одну надежду
Я на одежду
Еще имел…
Взглянул на брюки…
Какие муки
Я претерпел!?
С тревогой тайной
Взглянул отчайно
На свой мундир…
Поникли вежды…
Мои надежды –
Мечты, эфир…
1905
«Я вспомню. Был вечер, и мебель…»
Я вспомню. Был вечер, и мебель
Была тяжела и мягка…
Как лилии трепетный стебель,
Была ты грустна и тонка.
Да, ты на диване огромном
Сидела недвижно тогда,
Согнувшись, в углу полутемном
Я вспомню… я вспомню… О да!
В восторге, в тоске и тревоге
Я что-то тебе говорил…
Какие-то жизни чертоги
Построить я звал и манил…
Мы молоды были… Могучи
Казались дела впереди,
Но слезы и тяжко и жгуче
Рвались и молчали в груди…
То было ли шуткою злою,
Иль вдруг ты меня поняла,
Но нежно и мягко рукою
Ты мне по руке провела.
Да, грустно улыбку роняя,
Ты руку погладила мне…
Я помню, моя дорогая,
Я помню, как будто во сне.
Ах, ты не могла догадаться.
Как жаждал я робким челом
К коленям твоим приласкаться.
Как грустно мне было потом…
И в дни, когда я понимаю,
Что жизнь – безысходный тупик,
Как я этот миг вспоминаю,
Когда-то пронесшийся миг…
Осень 1907