Мне, старику, два занятья
Есть на земле. Целых два:
В печке люблю разгребать я
Пепел потухший, дрова,
А вечерами я, старый,
Тешу подолгу свой взор
Юной какою-то парой
В дальнем окне через двор.
С самого их новоселья
Я наблюдал их вдали.
Сколько у них там веселья!
Мы не такие росли…
Помню и нашей богемы
Шумные я вечера:
Зло ненавидели все мы,
Да не любили добра.
Были лишь искры-проклятья,
Угли презрения к злу…
Ныне люблю разгребать я
В печке седую золу…
1910
«Ну, вот она, груда томов…»
Ну, вот она, груда томов –
От Библии до Гераклитов
До Канта, Декарта и Смита…
Ну, вот она, груда томов.
С какою насмешкой гляжу
На мысли и на теоремы
На стройные мира системы…
С какою насмешкой гляжу.
Великие к людям слова
Ненужным явилися даром,
Здесь все были сказаны даром
Великие к людям слова…
1910
Раз, захотев бродить по свету,
Порвав с родной системой связь,
Как сумасшедшая, комета
Что было духу понеслась.
Планетам, солнцам и их свитам –
Всей дворне спутников и звезд –
Что по приказанным орбитам
Идут, держась своих борозд,
Консервативным и почтенным,
Уравновешенным мирам –
Казался очень дерзновенным
Кометы путь по небесам.
Юпитер полн негодованья…
Летит комета без пути!
В какой системе воспитанье
Она могла приобрести?
Чтоб этих не было стремлений!
Не рас-суж-дать! Мол-чать! Не сметь!
Сквозь сферы наших притяжений
Где это видано лететь?..
Но, ах, Юпитера укорам
Не вняла та и на лету
По плеши крепким метеором
В него метнула и ау!
1910
«Опять так поздно ты! Видишь – тени…»
«Опять так поздно ты! Видишь – тени…
Но вздор, вздор! Я встречу продлю.
Спешила? Ну, дай же, дай мне колени!
Послушай, ведь я же люблю.
Что, что ты хочешь, что? Ну, скорее!
Богатства? Но это легко!»
Я вскрикнул, падаю… С кем я? Где я?
О, Боже! Ведь нет никого…
Зима 1910-1911
Ты видишь, Бог? Вот жизнь, вот я, вот небо.
Я верю, говорю, Ты должен отвечать.
Я не прошу ни женщины, ни хлеба,
Мне надо знать – где Ты? Ты слышишь? Надо знать.
Скажи мне, Бог. Ты видишь, осквернили
Здесь воздух, речь, детей, любовь, молитву, плач.
Здесь не война; ничто иль туча пыли,
И человек, Твой сын, он даже не палач.
Ты видишь Сам – вот я, вот смерти ложе.
Смотри, как молод я… И должен умереть.
Ты сострадателен, так перед смертью… Боже!
Ты дал мне жизнь! Я верю. Так ответь.
Что ж, Бог, я жду. Твое молчанье грозно.
Я жду. В последний раз… Без страха и без лжи
Я спрашиваю строго и серьезно:
Где выход, Бог? Скажи. Если Ты есть, скажи.
1910-1911
«Выйду из дома, от старых, привычных…»
Выйду из дома, от старых, привычных
Спутников жизни – вещей,
Я погружаюсь в потоки безличных
Суетно-быстрых людей.
Низменны лица, и тупы, и красны,
Лица всесветной толпы,
Гладки, надменны, наглы, безучастны
Явно бездумные лбы…
Я захлебнулся, ища человека,
В ваших бесцветных словах,
И в торжествующих мнениях века,
И в безобидных мечтах,
В лжи общепринятой, глупой и вечной,
Салом плывущей кругом,
В сущности черни, не знающей вечной,
Чуткой печали о Всем…
Стадо огромное… Ложь разговоров,
Лица, газеты… О, гам!
Я убегаю за грани затворов
К мудро-спокойным вещам.
1910-1911
Одни не дошли до познанья вещей —
Им мысль заменили обычай, молебны;
Им надо свое, надо простеньких дней…
Им крылья не нужны или враждебны.
Другие прорвалися в подлинный мир,
Но вдруг, испугавшись его, онемели
Иль ложью опять оправдали свой мир.
Им крылья не даны; они их взять не смели.
А третьи, познав, не хотели солгать,
Но грезы, презренье и мысль истомили
Их злобную, бледную, слабую рать.
Их крылья сломаны иль их же задавили.
1910-1911
АУТО-ДА-ФЕ
(Старинная серенада)
Mein dunkles Herze liebt dich,
Es liebt dich und es bricht,
Und bricht und zuckt und verblutet,
Aber du siehst es nicht
Н. Heine
Когда, над лучами сверкая,
В траве проскользает змея,
То вдруг, о тебе вспоминая,
Как сумрачен делаюсь я.
Когда белоснежный, высокий,
В лазурный, манящий простор
Скрывается парус далекий –
Тебя провожает мой взор.
Когда в небесах потухает
Звезда полунощной порой,
То нежность моя называет
Ту быструю искру тобой.
Ах, в сердце звезда та упала,
Зажгла мне лампаду в груди…
Давно меня жжет ее жало
И смерть мне сулит впереди.
В ней пламя трепещет и вьется
Лукавым, веселым огнем,
А сердце, как маятник, бьется,
Прожженное этим огнем.
О, сердце! Зови своим стуком
Волшебные грезы ко мне –
Мы храм моим сладостным звукам
Построим в твоей глубине,
И дивным и мощным органом
Мы своды его потрясем,
И высшим мы жреческим саном
Волшебника в нем облечем.
Ты знаешь его, дорогая,
Ты знала напевы его,
Когда я тебе, замирая,
Легенды шептал на ушко…
Я слушал не раз его саги,
Когда я камин свой мешал,
За чашею пенистой браги
Не раз я под них засыпал…
Он в юности разным проказам
Учил меня, сказочник-дед…
Тот сказочник – добрый мой разум;
Теперь он и ласков, и сед.
И ныне прелестными снами
Меня забавляет старик.
Но в сердца торжественном храме
Он будет и мудр, и велик.
В лампадах затеплит огонь он;
Чуть сердца осветится свод –
Прекрасен, силен, многозвонен,
Хор ангелов там запоет,
С старинною, дивною верой
Молитву старик сотворит,
Заплачет орган Miserere,
Торжественней хор зазвучит;
Под эти печальные звуки
Священник огонь разведет,
И душу мою он на муки
На этот костер поведет.
Любовна, проста и несчастна,
Умрет она гордо, без слов,
И будут лобзать ее страстно
Концы огневых языков.
И будет жалеть, умирая,
Что нет уж страданий былых,
Что жжет еще больше, лаская,
Огонь поцелуев твоих.
1910-1914