Сегодня Новый Год. Сегодня все, как прежде,
«За счастье новое» откупорят вино.
О, старый глупый мир! Твоей пустой надежде
До смерти мира жить с людьми присуждено.
Но я… Спасибо, нет. Я этого не стою.
Ни лжи и ни надежд. Для них я слишком зол.
С моей огромною, огромной пустотою
Я свыкся… Даже смысл, смысл жизни в ней нашел.
Сегодня Новый Год… Э, что мне! Одиноким
Я встречу эту ночь и встретить так хочу.
Гудит, ревет метель с веселием жестоким,
Что ж, пред моим окном я с ней похохочу.
Гуди, рыдай, метель, по сумрачным просторам,
Швыряйся хлопьями, как пьяная, свисти!
Твоим разбойничьим потехам и укорам,
Да, надо дать размах безбрежного пути.
С прохожими играй, сбивай их, смейся звонко!
Приятно с путником теперь в степи шутить,
Сжать до смерти его, его и лошаденку,
Двух милых простаков, желающих здесь жить.
Но будь же умная, будь злобная, будь гадка.
Пой романтически под Новый Год в трубе,
В салоне бархатном, где пред камином сладко
Болтают о чертях, гадают о судьбе…
Гуди, метель, студи окоченелых нищих,
Хлещи в лицо их, бей, их много развелось…
В подвал захохочи; хоть не было там пищи,
Да стужи не было! Студи ж его, морозь!
И песней утешай, что при социализме
Тепло всем будет и… все будут кушать крэм.
О, милая метель, будь веселей в цинизме,
Реви, свисти, свисти и смейся надо всем…
«Солнце в быстрые блестки ломится…»
Солнце в быстрые блестки ломится,
Рассыпается в море стеклами.
Морю дремлется, море томится
Отдаленьями нежно-блеклыми.
Порт, как вымерший. Пристань голая.
Кое-где видны в тень прилегшие.
Тянет из моря чернь веселая
Сети тяжкие, перемокшие.
Ноги голые жгут горячие
Камни, полуднем раскаленные…
Цепь ползет, орет, рать бродячая,
Люди дошлые, забубенные…
Шеи тряпками позакручены,
Распахнулася грудь у ворота,
Рукава, порты их – засучены,
Пиджаки видны – люди города.
Лица жженые и лукавые,
Виды всякие посмотревшие…
Затянули песнь всей оравою
Растомленные, запотевшие…
Тянет, тянет сеть рать отпетая,
Мальчуган кряхтит, дед старается…
Стала барышня разодетая
И в лорнет глядит, улыбается…
На нее вся цепь тоже глянула,
Процедил ей дед что-то едкое…
Вся команда вдруг смехом грянула,
Видно, слово-то было меткое!
«Пусть и барышня нас послухает…
Что спужалася? Эй, фартовая!»
Тянет, тянет сеть, тянет, ухает
Забубенный люд, чернь портовая…
Январь 1913 Неаполь
СМЕРТЬ АРЛЕКИНА
Еnulio qui…
Shakespeare. Otello
Я – старый арлекин, смешной и нелюдимый.
Я сравнивать весь мир с бубенчиком люблю.
Мой мраморный камин, мой добрый, мой любимый,
Я затоплю, я жарко затоплю…
Я притащу дрова к почтенному камину,
И лампу потушу, и принесу вина…
Большое кресло я совсем к огню придвину…
Давно, давно сидела в нем она…
Я в нем свернусь клубком, насторожусь, как заяц,
И буду шорохи ловить своей душой,
А на камине мне фарфоровый китаец
Пусть, как всегда, кивает головой.
Китаец, ты – мудрец! Я помню неизменность
Твоих спокойных «да» с далеких детских лет…
Послушай, я спрошу: всё в мире тлен и бренность?
И ты кивнул… я угадал ответ!
Китаец! Ли-Хун-Чанг! Есть Бог и есть могила.
А общество… добро… Ведь это просто ложь?
Мой старый друг, скажи: она ведь не любила?
Ну да, я знал, что ты опять кивнешь…
Пускай трещат дрова и огоньки мятутся!
Как пьяный Карнавал – камин горящий мой
А уголья пыхтят, со зла хотят надуться,
Как дураки, осмеянные мной.
Откупорим вина! Вино – седая сводня
Монахинь, юных ведьм, цыганок, королев…
Пожалуй, я умру… Да, я умру сегодня…
Как лев, как лев, с гербов старинных лев!
Положим яд в вино и будем веселиться!
Китаец, в шахматы не хочешь ли сыграть?
И будем вспоминать, и будем небылицы
В последний раз, в последний сочинять.
О, Ли-Хун-Чанг, пойми: я сам, как головешка,
А сердце, как камин, и в нем горит огонь…
Пусть догорит она! Пусть шахматную пешку
Отбросит конь, какой-то черный конь!
О, bravo, bravo, конь!.. И всадник твой с косою!..
Со звоном бубенцов погибнет арлекин…
Но мой камин со мной, китаец мой – со мною…
О, bravo, смерть!.. я умер не один…
Февраль 1913 Capri. Villa Monacona