АРЛЕКИН В ТИШИНЕ СТАРОГО ДОМА
В тишине большого дома
Ночью шепчут свой псалом
Тень колдуньи, призрак гнома,
Тени тех, что строил дом.
Тени смутны и нечетки,
Сплетни древние твердят,
И стучат, как капли, четки
На молитве чертенят.
Много-много поколений
Как-то жило, жило тут…
Может быть, что ночью тени
Звуки Ланнера зовут?
Будут важно-тихи пары,
Дамы в фижмах и чепцах
И усатые гусары
В расшитых воротниках.
В платье шелковом маркиза –
Крепостник и франк-масон…
Иль Тургеневская Лиза
Как печальный, чистый сон…
С болью старого надлома
Я стою, всему чужой,
В тишине большого дома
И веселый, и пустой.
Март 1914 Буда
«Всё в мире суета. Мы этим начинаем…»
Всё в мире суета. Мы этим начинаем.
И будто получив ожоги от хлыста,
Мы ищем, боремся, мы любим, мы страдаем…
И заключаем жизнь: всё в мире суета.
Март 1914 Буда
«С чертом в шахматы играю…»
С чертом в шахматы играю.
Рассчитав умно игру,
Короля я запираю,
Королеву я беру.
«Как Адаму жить без Евы? –
Начал черт меня просить. –
Милый мой, без королевы
Даже черту не прожить».
Но ему, поддавшись гневу,
Я угрюмо отвечал:
«У меня раз королеву
Тоже как-то черт побрал».
Март 1914 Буда
«За те мои часы, когда я утром рано…»
За те мои часы, когда я утром рано
В пустынном городе влачился по камням,
И шла к эмалевым и бледным небесам,
Смягчая контуры, болезненность тумана,
И было просто всё и странно, как Нирвана,
За то, что звонкий мир был, как стеклянный храм,
Ты, азиат небес, ты не заплатишь нам?
За то, что этот я, грехом разгоряченный,
Больной, бессмысленный, ужасный, истомленный,
Теряя мерило минутам и вещам,
Ласкался к девичьим, безжалостным ногам,
За то, что дон-Жуан всегда замучен донной,
Что тень Офелии скользит по вечерам,
Ты, азиат небес, ты не заплотишь нам?
За то, что я топтал позорно и отчайно,
За то, что на пути я изменял друзьям,
За веру в мудрецов, за мысли по ночам,
За право чувствовать непостижимость Тайны,
За то, что было всё ненужно и случайно,
За все проклятия спокойным небесам
Ты, азиат небес, ты не заплотишь нам?
Ах, ты скупой паша! Жизнь угля, осьминога,
Илота, гения, созвездия и тли,
О, всё гармония и всё равно для Бога,
И где, зачем, куда лежит Его дорога,
Не знает пилигрим!.. Но павшие в пыли,
Но прокаженные, мы все, рабы земли,
Молитв не взяли мы, хотя мы взять могли.
Апрель 1914 СПб
«Где, a la fin des fins, огромный, необъятный…»
Где, a la fin des fins, огромный, необъятный
Плывет тот мир теней, где с тяжкой головой
Бреду и я, пустой, больной и неопрятный,
Скучать и пьянствовать из дому и домой?
Сей мир – гармония… И тонкость ощущений,
Как люди говорят, вникает и в нее…
Я знаю вечера бездонных утомлений
От всех моих потуг постигнуть бытие.
Мысль изолгалася, в душе моей отрава…
Мир… вечный мир… да, мир… Пусть этот мир такой,
Я не такой и всё! Какого черта, право…
Я не такой и всё… Долой его, долой!
Май 1914 СПб
Мы были странные друзья на глубине,
Мы были попросту знакомые снаружи,
И мы, мы никогда, при всех, наедине
Не вышли из границ вполне приличной стужи.
Научный разговор шел долго каждый раз,
Как мандарины, мы с ним спорили любезно,
Но, Боже мой, всегда мы чуяли, что бездна
Невыразимая соединяет нас.
О, эта простота, о, обыденность встречи,
Ревниво прячущей какого-то Творца…
Я помню тонкие черты его лица,
Академически построенные речи…
Но бездна нас влекла! Какая? Может быть,
Ей не было у нас научного названья…
Но лишь мы с ним сходились говорить,
Нам чуялось всегда какое-то молчанье,
Огромное, как мир, холодное, как ясность…
И наша нежная, суровая безгласность
Роняла в разговор об этом и об том:
Ты. Знаю. Странно жить? Жизнь – тайна. Мы идем.
Май 1914 СПб